Борис Могилевский - Артем

Из женской половины тюрьмы хорошо просматривался изолированный двор башенного корпуса, где гулял Артем.

Мария Загуменных, сидевшая в той же тюрьме, увидела Артема на прогулочном дворе. Постриженный наголо, он с хохотом носился по двору, стараясь ускользнуть от удара мяча, который бросали в него заключенные.

Мария окликнула Артема. Он сразу узнал ее голос и, смеясь, рассказал историю мяча.

— Раз попали сюда, то нужно же на досуге и за гигиеной немного последить. Волосы на голове отросли длинные, стричь было некогда, а здесь цирюльник бесплатный. Обрил всех наголо. Теперь легко, а так как всегда желательно соединять приятное с полезным и добро зря не бросать, то наши богатые шевелюры пошли на мяч. Теперь вот гоняем его по двору. Чудесное развлечение!

Григорий Котов, со своей стороны, дополняет эти сведения любопытными подробностями.

Первые два-три месяца заключения Артем отличался изумительной способностью мгновенно засыпать днем и ночью. Истощенная нервная система, в порядке защитных рефлексов, приспособилась к длительному отдыху. Однако Артем незамедлительно просыпался, когда приходило время для принятия пищи или когда наступал час прогулки. На тюремном дворе он ни одной минуты не оставался в покое: бегал, играл в мяч, проделывал физические упражнения.

В тюрьме, как и на воле, по свидетельству Клавдии Кирсановой, возглавлявшей пермскую военную организацию, Артем стал общим любимцем.

«Иногда даже душа закоренелого тюремщика словно отогревалась под лучами его простых и задушевных слов, и этот надзиратель становился сообщником Артема в передаче писем и всякого рода посылок с продуктами и лакомствами, какие получались с воли».

Шли месяцы, с делом Артема власти не спешили.

Арестовали Артема в марте, минуло лето, наступила ранняя уральская осень, замелькали за тюремной решеткой белые мухи, а следствию не было видно конца. Артем надоедал следственным властям, протестовал против безобразной медлительности, но толку от этого было мало. Власти знали, что Артем — фигура не простая, материалов же для суда почти нет, но не выпускать же Артема!

И вот однажды вечером загремела, зашумела тюрьма, будто сильный подземный толчок потряс стены. В двери и решетки камер летело все, что попадало под руку: столы, стулья, кровати, раздавался топот, крики заключенных. Все было поднято на ноги. Душой этой обструкции был Артем. Он же и пострадал больше других за строптивость и неуживчивость. Не нравится сидеть в Перми, что же, переведем этого опасного человека и его друзей в более спокойное место.

На Урале в ту пору, кроме небольших уездных; были три большие тюрьмы: Пермская, Екатеринбургская и так называемые Николаевские исправительные арестантские отделения — «Николаевские роты» — в медвежьем, глухом углу таежного Верхне-Турского уезда. Сюда посылали заключенных из других тюрем «на исправление». Чуть ли не ежедневно в Николаевке совершались кошмарные расправы и истязания. Заключенным разрывали ушные перепонки, пороли размоченными бычьими кнутами и забивали до смерти, замораживали в холодных подвальных карцерах. Брошенных туда избитых, окровавленных людей подвергали варварской пытке: пол был углублен в виде конуса, в этой камерной яме невозможно шевельнуться. Попавший туда умирал, покрываясь льдом из собственной крови. Двое садистов-тюремщиков Николаевки — Калачев и Конюхов — позже стали известны своими зверствами на всю Россию. В эту страшную Николаевну отправляли Артема.

Над палачами низшего ранга стоял губернский тюремный инспектор Блохин. Лощеный господин, с высшим образованием, гладко выбритый, со вкусом одетый, он по совместительству состоял председателем пермского губернского отделения «Союза русского народа». Этот черносотенец с хорошими манерами особо интересовался заключенным Артемом — Сергеевым и обещал своим сослуживцам, что этот знаменитый революционер с двумя фамилиями вскоре забудет и первую и вторую.

Однажды в Пермской тюрьме Блохин заметил на стене сделанную кем-то из заключенных надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Подозвав надзирателя, инспектор попросил принести уголь. Затем он извлек из кармана белоснежный носовой платок, стер в конце надписи восклицательный знак и приписал: «в тюрьме!»

Блохин оказался инициатором перевода Артема в Николаевские исправительные роты, он же был вдохновителем истязаний и пыток над политическими заключенными в Николаевских ротах.

За высокими стенами главный корпус Николаевки — двухэтажное каменное здание. Здесь же разместились церковь и тюремная больница. Вне стен — дома администрации. Внутри главного корпуса по второму этажу тянется галерея, на которую выходят решетчатые двери камер. Второй этаж занимают политические, первый — уголовники. В подвале находились карцеры — каменные холодные мешки, где пытали заключенных.

Пригнали в канцелярию, построили в два ряда. Начальник тюрьмы Жирнов, беззубый старик, произнес что-то вроде речи:

— Вас прислали ко мне для исправления. Если будете вести себя хорошо, исполнять все тюремные правила, не прекословить администрации, то вам будет у меня хорошо, в противном случае у меня достаточно средств привести вас в повиновение, пермскую дурь я из вас выбью…

Сразу же после слов Жирнова послышался голос Артема:

— Господин начальник, над нами еще не было суда, мы не осуждены, поэтому для исправления нас сюда прислать не могли. Ваши угрозы еще не осужденным есть грубое насилие и превышение власти.

— Молчать, бродяга! — завизжал старик.

К Артему подскочили старший надзиратель Евстюнин и помощник начальника тюрьмы ведающий политическими заключенными Калачев. Они схватили Артема, у которого были скованы руки, тут же отделили от остальных арестантов. На глазах у товарищей Артему постригли под машинку голову, одели в арестантское платье, обули в лапти и потащили в одиночную камеру. Остальных поместили в общую на втором этаже.

На первое письмо Артема с просьбой, чтобы родители сообщили следственным властям, что он действительно является их сыном Федором Андреевичем Сергеевым, ответа не приходило. Отсутствие подтверждения его имени со стороны родных грозило Артему новыми бедами, угрожало его жизни. С Артемом без имени и без родства, с бродягой Калачевы и Евстюнины разделались бы быстро.

Артем писал письмо за письмом к родителям в Ак-Булак Оренбургской губернии Актюбинского уезда, где они теперь жили. Писал сестре на Екатеринославщину. Большая часть этих писем не доходила до адресата, оседала у прокурора. Следственные власти разослали родным Артема фотографические карточки. На них Артем бы снят в бороде и усах.