Нонна Голикова - Любовь Орлова

Гриша нас не сопровождал, он, лёжа на диване, отвечал на наши вопросы. Нам хотелось знать, что принадлежало Любови Петровне, а что появилось на даче уже после её ухода. Но больше всего нас беспокоила мысль о том, как можно в таком доме просто жить, ведь это музей и он должен быть сохранён.

Я решил остаться, чтобы на следующий день поговорить о судьбе дома. Ночевать я поднялся в спальню Орловой. Признаюсь честно, было странное чувство. «Тебе было там уютно?» — спросила меня потом Нонна Юрьевна, которая много жила и бывала в этом доме в детстве и молодости. Нет, уюта там не было, было чувство тревожного напряжения, будто дом ждал решения своей судьбы…

Я всю ночь думал о том, как же сделать так, чтобы здесь был музей, дом должен быть таким, как при жизни хозяев. Ведь сохранены музеи-квартиры многих выдающихся деятелей искусства. Неужели самая легендарная отечественная кинозвезда не заслуживает того, чтобы её дом, который был так любовно создан ею, не стал местом сохранения её памяти? И хотя много воды с тех пор утекло, обстановка комнаты в основном оставалась такой же, какой и была когда-то задумана Орловой. Большая кровать, угловой диванчик, огромное зеркало и туалетный столик, задрапированные ситцем. Ткань эту прибивала своими руками Любовь Петровна. Конечно, за долгие годы материал обветшал. И всё же он был тот самый, купленный Орловой в Лондоне. На белом фоне яркие букеты, переплетённые в причудливый орнамент. Вот только шторы на окнах не сохранились. За зеркалом, в стене, спрятаны полки с папками и альбомами. Перед тем как отправиться спать, я пошёл в ванную комнату. Воды не было. Электричество тоже не работало. Всю ночь я не смыкал глаз. Что делать? Вот дом, многое сохранилось, часть архива цела, мебель и даже посуда остались. Удивительно, но дом Орловой и Александрова продолжал жить. Почти все вещи были на своих местах, как при жизни хозяев. В гостиной на том же месте стоял тяжёлый дубовый стол со скамьями, около камина располагались массивные кресла, в центре — рояль. Что же, думал я, завтра поговорю с Гришей, узнаю, какие у него планы относительно всего этого.

Утром мы долго говорили. Моя идея была проста: сохранить то, что осталось на даче, создав музей. Спрашиваю Гришу: как он отнесётся, если мы объединим усилия и создадим музей на даче? Дом получил бы новую жизнь как арт-объект. При этом музейный статус позволил бы максимально сохранить его в том виде, в каком он был при жизни Любови Петровны и Григория Васильевича. Он что-то отвечал, мысль же проступала одна: ему не хочется заниматься этими хлопотами, но ему нужны деньги. И вообще, жить в этом доме нельзя. «Он меня душит… Старик, давай так, — сказал он, — мне нужны деньги, при этом всё равно, что будет в доме потом — музей или сами жить будете, главное — не ломайте дом, а то она…. — Гриша сделал многозначительную паузу, — …она не простит! Ты же понимаешь, это не просто дом, это земное проявление сущности Орловой». Когда потом я рассказал об этом разговоре Нонне Юрьевне, она сказала: «Подумать только! Люба создавала этот дом для себя и Гриши и не пускает в него никого! В нём семье, которую она не принимала при жизни, было как бы “позволено” жить, только пока в этом нуждался одинокий и беспомощный Григорий Васильевич. Скоропостижно умирает его сын в пятьдесят три года, вдова сына Галина выходит замуж за старика Александрова, но переживает его ненадолго. Внук жил вне дома, а как только в нём поселился, по его же признанию, дом стал его душить! Вот сила духа и присутствия — я имею в виду Любу! Она столько сил и энергии — энергии любви — вложила в создание своего жилища, что без неё здесь ничего невозможно!»

Тема продажи дома всё активнее и активнее обсуждалась Гришей. Руководство музея Бахрушина проявило интерес к покупке дома, но полностью собрать необходимую для этого сумму музею не удалось. В результате речь шла о покупке музеем отдельных предметов в случае продажи дома. Стали появляться потенциальные покупатели. Люди приезжали, осматривали дом, вещи. Соглашались: да, здесь должен быть музей… Но основной интерес у покупателей был в том, чтобы всё-таки приобрести дом для себя, для жизни. А как жить в музее?! Это же невозможно. И только одна потенциальная покупательница очень захотела приобрести дом и восстановить его первозданный вид. По правде сказать, в этом случае речь о музее тоже бы не шла. Деньги для покупки выделял её супруг, состоятельный бизнесмен. Он сразу отнёсся скептически к идее приобретения дачи во Внукове, считая эту сделку коммерчески невыгодной. Тем не менее она уговорила его приехать посмотреть дом. Увидев дом, тот вынес свой вердикт: постройка ветхая, ремонту не подлежит, а главное — он хочет быть в своём доме хозяином, а здесь есть хозяйка, и её присутствие ему мешает!

А дом словно чувствовал, что решается его судьба. Неожиданно протекла крыша, с потолочных балок в гостиной закапала вода, словно дом заплакал.

Находиться в доме, жить там для Александрова-младшего стало физически невозможно, и он принял окончательное решение дачу продать.

Наступил 2011 год. Вопрос с дачей Орловой был доложен лицам, представляющим интересы государства. Обещали придать дому статус особо охраняемого объекта культурного наследия. Пока принималось решение на высоком уровне, время шло и нашёлся другой покупатель. Сделка состоялась, и дом оказался в руках нового хозяина. Самые ценные письма и дневники Александрова внук забрал себе, газетный архив, рояль, диванчик и пару кресел приобрёл музей Бахрушина. Остальные вещи — фотографии, письма, посуда — оказались в руках нескольких людей, правда, к их чести можно сказать, — людей неравнодушных. А сам дом, в том виде, в котором он был при жизни хозяев, существовать перестал, его перестроили.

Кое-что из дома Орловой — Александрова временно оказалось у меня в квартире, и я решил пригласить Нонну Юрьевну, показать ей эти вещи и рассказать о том, как закончилась история легендарной внуковской дачи, — хороший предлог для знакомства с автором книги, которая меня так заинтересовала. Я узнал телефон, позвонил, услышал недоверие и недоумение в голосе. Тогда я рассказал, что мои дедушка и бабушка когда-то снимали дачу во Внукове и что мама помнит Нонну Петровну — бабушку Нонны Юрьевны. Тон мгновенно изменился, и моё приглашение было принято. Голикова узнавала многие вещи: «Ах да, те самые тарелки с букетами… у меня сохранились тоже, Люба “доставала” их маме… Ну надо же — спинка кровати, обтянутая ситцем! А вот и табурет с ножками в форме перевёрнутых сердец! Да, всё это знакомо, и всё это в памяти! Да, это вещи Орловой, я помню их с детства».

Целый год вещи Орловой находились у меня дома. Затем они отправились к тому человеку, которому Александров-младший передал их на постоянное хранение. Мне же от него достались граммофонные пластинки из собрания звёздной семьи. Так как я коллекционирую старые виниловые пластинки, этот подарок я был в состоянии оценить в полной мере. За каждой из пластинок стояла целая история. В коричневом альбоме были диски для патефона — на 78 оборотов. Плохо сохранившиеся, заезженные и пыльные, но по своей сути бесценные, ведь любое собрание записей — это своеобразный музыкальный портрет того, в чьём доме оно находится. И снова дом рассказывал мне о тех, кто когда-то здесь жил. Перефразируя известную поговорку, что мы есть то, что мы едим, имеется в виду физическая наша составляющая, то уж наша душа явно состоит из того, что мы слушаем. В основном пластинки были зарубежного производства — легендарной фирмы «HIS MASTERS VOICE» с красной этикеткой, на которой изображена собака, сидящая около граммофона.