Лев Гумилевский - Зинин

В комиссию по расследованию беспорядков в Медико-хирургической академии назначили Зинина. Уволенного Нароновича заменили Николаем Илларионовичем Козловым; Николай Николаевич, однако, со всем своим авторитетом и у студентов и у правительства уже не мог ничего сделать. 15 июня 1869 года было опубликовано новое положение о Военно-медицинской академии. Все студенты числились состоящими на военной службе, получали стипендии, а при поступлении — обмундировочные и подъемные, жили же на частных квартирах. На прохождение курса в трех высших классах принимались студенты университетов из естественников и медиков, прошедших два первых курса.

Преобразованная Военно-медицинская академия не стала узковедомственной школой военных врачей, так как изменилась лишь внешняя структура академии, к тому же разработанная в основном Комиссией по выработке нового устава академии, куда входили Глебов и Зинин. Все учебные программы и основы, на которых они строились по принципу Зинина, остались неприкосновенными. Новым было только положение военнослужащих, распространенное и на профессоров и на студентов.

«Признаюсь, — писал Сеченов в своих автобиографических воспоминаниях, — очень была мне не по вкусу перемена тона в высших слоях академии с тех пор, как не стало истинно доброжелательного к академии Дубовицкого, как ушел заместивший его временно добрый старик Наронович и ушел из академии Н. Н. Зинин».

Два известных в истории науки эпизода характеризуют этот новый тон, воцарившийся в Военно-медицинской академии. В 1870 году освобождались две кафедры в академии — зоологии и гистологии. По уставу академии каждый из членов конференции мог выставить обоих кандидатов, и Сеченов предложил на кафедру зоологии уже получившего европейскую известность Илью Ильича Мечникова, а на кафедру гистологии — Александра Ефимовича Голубева, профессора ветеринарного института, окончившего курс Медико-хирургической академии и прошедшего стаж у крупного гистолога Роллета вместе с Сеченовым.

Что же произошло на выборах? Голубева противная партия отвела, заметив, что Сеченов, как не гистолог, не может судить о научных заслугах кандидатов на кафедру гистологии. Истинная причина заключалась в том, что другим кандидатом был товарищ по академии, о чем, не таясь, заметил перед баллотировкой один из профессоров:

— Зачем нам нужно чужого, когда свой есть!

Возражать против Мечникова было трудно, и до последнего момента возражений не было. Только перед баллотировкой представитель партии «молодой академии», не кто иной, как старый приятель Сеченова Эдуард Андреевич Юнге, пришедший в академию вместе с Сеченовым и Боткиным, вдруг выспренно заявил:

— По научным заслугам Мечников достоин быть не только профессором у нас в академии, но и даже членом Академии наук. Пригласить его можно только ординарным профессором, но зачем же нам ординарного профессора на второстепенную в академии кафедру, когда предстоит еще замещение таких важных кафедр, как накожные, сифилитические и ушные болезни. На это место нам достаточно экстраординарного профессора… Поэтому я кладу Мечникову черный шар!

Именно этим тринадцатым шаром и была провалена кандидатура Мечникова, против двенадцати, голосовавших за него.

Человек, глубоко принципиальный, в делах науки и жизни не признававший никаких компромиссов, Иван Михайлович немедленно подал заявление об отставке в знак протеста против нового и далекого от науки тона, воцарившегося в академии.

Сеченова не уговаривали взять заявление обратно. На место его были представлены два кандидата, спор о которых длился более года. Выбрали, наконец, под давлением сверху Илью Фаддеевича Циона, профессора Петербургского университета и реакционного публициста. Он был крупным ученым, ассистентом к нему попал Иван Петрович Павлов, только что вступивший тогда на научный путь, проложенный Сеченовым.

Но Цион начал свою деятельность в Военно-медицинской академий не столько как физиолог, сколько как реакционный публицист. На первой лекции он разбросал в аудитории одну из своих брошюр, а затем начал поход против Сеченова и его работ.

Студенты пошвыряли брошюры обратно в лицо профессору. На клеветническое опорочивание любимого профессора они отвечали демонстрациями и протестами, которые заставили в конце концов удалить Циона из академии. Ему не нашлось места в России. Он уехал за границу, где занимался какими-то темными махинациями и реакционными выступлениями.

И. П. Павлов перешел в клинику Боткина. Под руководством Сергея Петровича он в совершенстве овладел операционной хирургией, но только Сеченова до конца своей жизни называл своим учителем.

Воцарившийся в Военно-медицинской академии разрушительный «новый тон» заставил бы, вероятно, в конце концов Николая Николаевича последовать примеру Сеченова. Но приказом военного министра в 1872 году при академии открывались Женские курсы для образования ученых акушерок, и вечный поборник женского образования Николай Николаевич остался читать курсисткам физику и руководить их занятиями в химической лаборатории.

Шестидесятилетний профессор, все тот же юный, живой, общительный, поразил воображение своих учениц и стал их общим кумиром. К нему, как встарь казанские студенты, обращались они за разрешением всех вопросов, за справками по любому поводу. Познания и красноречие его очаровывали, простые беседы между делом пробуждали к действию таланты в тех, у кого никто и не подозревал их существования.

Одна из первых русских женщин-врачей, удостоенных степени доктора медицины, Варвара Александровна Руднева-Кашеварова, советовалась о Зининым по поводу своей докторской диссертации.

Вспоминая впоследствии об этой встрече с профессором физики и директором химических работ, она писала:

«Профессор говорил так быстро и так красноречиво, что мне не пришлось сказать и десяти слов, — я все слушала, что мне говорил тогда этот великий человек. Я ему поклонялась, так как не слыхала прежде ничего подобного. Он меня просто околдовал. Впечатление было так сильно, что я, несмотря на свою обыкновенную бойкость, всегда конфузилась в его присутствии и теряла свою смелость — я могла только слушать с благоговением его речи и лекции! Да и читал же он!»

Это была лебединая песнь преподавательской деятельности Зинина. В 1874 году он окончательно покинул Военно-медицинскую академию и всецело предался двум идолам последних лет своей жизни: Академии наук и Русскому химическому обществу.