Джон Эш - Византийское путешествие

Чаша театра расположена на травянистом склоне холма. Она вмещала не менее десяти тысяч зрителей и сохранила свои размеры, хотя ее повредило землетрясение и правильные полуокружности сидений изломаны кое-где конвульсивными волнами. С верхних рядов открывается вид на поросшую зеленой травой орхестру и обломки сценической машинерии. Наклонившаяся под немыслимым углом одинокая дверная перемычка до сих пор в небезопасном равновесии венчает дверной проем. А за всем этим земля, постепенно растворяясь в голубизне, на сотни километров простирается к морю. Как удивительно, что творения Эсхила, Софокла и Еврипида звучали когда-то на этих холмах, где теперь не слышно ни слова по-гречески!

В ранние века Византии театры считались символами язычества и безнравственности, но тем не менее продолжали существовать. Великие драмы больше не ставились, зато исполнялись музыка, танцы, пантомима, акробатика, фарс и политическая сатира – обличения христианских проповедников не в силах были отвратить людей от сцены. Лишь во второй половине VII века театры были окончательно покинуты. Это описывается как триумф Церкви, хотя, возможно, главную роль здесь сыграли чума и чужеземные нашествия: к концу VII века все население Сагалассоса вряд ли могло заполнить театр хотя бы наполовину. Несмотря на это, тексты классических трагедий хранились и изучались в византийских библиотеках, и в последующие четыре века Анатолия оставалась оплотом эллинизма – последнего островка созданного Александром мира. История Сагалассоса в этот период скрывается в тумане, но в XII веке город стоял пустой в зыбком пограничье между греками и турками. Во время нашего посещения единственным обитателем этих мест оказался скучающий сторож, горько посетовавший на отсутствие туристов. Он был уверен, что змея нам привиделась: никогда прежде зм́еи здесь ему не встречались.

Где-то в холмах, к югу от Сагалассоса лежат остатки городов Кремны, Милиаса и Ариассоса. Я хотел взглянуть на эти места, но, едва услышав мою просьбу, Мустафа изобразил на лице скуку и усталость. Его можно было понять: обломков скульптуры, в обильном беспорядке валявшихся на ступенях форума в Кремне, было слишком много, а планировка города выглядела слишком однообразной и мертвенной, словно жизнь покинула город задолго до того, как из него ушли последние обитатели. Мустафа признался, что озеро Эгирдир нравится ему гораздо больше любых развалин. И все-таки Кремна производит незабываемое впечатление. Главная улица, некогда окаймленная колоннами, ныне представляет собой глубокую траншею, уставленную пустыми пьедесталами и обломками, что-то вроде романтического эскиза городского апокалипсиса. Город взирает с высокого обрыва на долину реки Кестрос и селения Памфилийской равнины с видом человека, уязвленного нанесенным ему оскорблением, но не позволяющего окружающим это понять.

Вечером в Эгирдире облака иной раз собираются вокруг вершины горы Барла, и широкие потоки света, пронзая их, освещают спокойную голубизну воды, а прохладный бриз задувает с расположенных к северу от озера холмов. Где-то в этих холмах в 1176 году султан Кылыч-Арслан разбил императора Мануила I Комнина в решающей битве при Мириокефалоне. Определить точное место сражения невозможно: крепость Мириокефалон была разрушена уже при Мануиле, следов от нее не осталось. Определенно известно лишь то, что Мануил выступил из Хор, благоговейно помолившись там архангелу Михаилу, и медленно двинулся на восток в сторону Коньи, где за Мириокефалоном султан заманил его армию в ловушку в узком горном ущелье под названием Циврица…

Нет также полной ясности, почему эта битва вообще произошла. Византийское присутствие в Малой Азии заметно усилилось после возврата Никеи и прохождения войск Первого Крестового похода. Алексей, Иоанн и Мануил Комнины восстановили контроль над западной Анатолией, а также над средиземноморским и черноморским побережьями; государство сельджуков было строго ограничено центральным плоскогорьем. К 1176 году византийцы и турки находились в тесном и продолжительном соприкосновении около столетия, было достигнуто непростое, но вполне реальное равновесие сил.

Византийские авторы неизменно враждебны к тюркским кочевникам, совершавшим набеги на Фригию и другие пограничные области, но их отношение к сельджукам Коньи было не столь простым. Ко второй половине XII века сельджукский султанат был отлично организованным цивилизованным государством, и его правитель, волевой и последовательный в своих действиях Кылыч-Арслан II, был известен терпимостью к проживавшим в его границах христианам. Существовал дипломатический и торговый обмен, мусульманским купцам позволяли торговать в империи. При византийском дворе имелись турки, занимавшие влиятельные позиции (благородные члены семьи Аксух); да и при дворе сельджуков были в те времена влиятельные греки. Мануил особенно ярко продемонстрировал свое восхищение турецкой культурой, построив в пределах Большого дворца здание в сельджукском стиле с напоминающим сталактиты потолком, а в 1161–1162 годах в течение восьмидесяти дней исполнял роль гостеприимного хозяина, когда к нему приехал султан.

Мануил славился великодушием и широтой взглядов, и Кылыч-Арслан был поистине ослеплен пышностью императорской столицы и великолепием праздников в его честь, включая потешное морское сражение – весьма дорогостоящее представление, имевшее исключительно политическую подоплеку: убедить Кылыч-Арслана в бесперспективности его нападения на хранимые Богом Город и империю. И хотя султан был далеко не прост, увиденное, судя по всему, его вразумило. Во всяком случае, внешне все выглядело именно так. В залог будущей дружбы император и султан устроили несколько обедов, и Кылыч-Арслан распорядился вернуть империи часть завоеванных городов. Он согласился помогать Мануилу войсками и вообще оказался как бы в роли вассала.

С византийской точки зрения лучше и быть не могло. Дружественное турецкое государство обретало право на существование, зато престиж и влияние Византии сохранились во всей Анатолии.

Почему же в 1176 году Мануил обратил оружие на Кылыч-Арслана?

Султану мир был выгоден, но даже византийские источники намекали на то, что с обеих сторон постоянно имели место мелкие провокации. Таковы тюркские набеги, результат небрежности самого Мануила, поскольку в Константинополе признавали, что кочевники действуют независимо от сельджукского правительства, для которого они также являлись головной болью. Кылыч-Арслан тянул с возвращением византийцам города Сиваша, хотя давно пообещал его вернуть, но вряд ли это могло оправдать широкомасштабное наступление на его столицу: в данном случае было бы вполне достаточно простой демонстрации силы. Взятие Коньи могло бы уничтожить сельджуков, но не решило бы проблему с кочевниками. У империи не было сил удерживать в повиновении столь многочисленное, агрессивное и мобильное население, и не подлежит сомнению, что отсутствие центральной турецкой власти, которой кочевники хоть и формально, но все же подчинялись, только ухудшило бы ситуацию.