Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Не ограниченная социальными условностями свобода Джули выражать чувства оказала на мою душу такое же действие, как драгоценная вода на иссохшего от жажды путника. Избавившись в конце концов от необходимости облачать свои чувства в приличествующие случаю формы выражения, которая сдерживала меня все время с момента похищения детей, я смогла разобраться в своих мучительных снах и защититься от банальности и пошлостей, которые люди считали нужным высказать мне. Что я могла ответить, когда, ощутив сочувственный взгляд и дружеское прикосновение, услышала незабываемую фразу, произнесенную дрожащим голосом: «Как я вас понимаю, у меня самой только что умерла кошка!»

Где-то в глубине сердца я понимаю, что горе многолико и одновременно едино, и только пережитое человеком позволяет ему сострадать и оценивать глубину своих и чужих страданий, поэтому научилась делать глубокий вдох и произносить в ответ на подобные слова что-нибудь сочувственное и утешительное.

К счастью, с Джули я могла поплакать и посмеяться над всем тем, что мы позже стали называть «кошачья утрата», не боясь больше нарушить врезавшуюся мне глубоко в сердце необходимость быть вежливой. Джули оказалась потрясающе чутким профессионалом, специальность которого заключалась в оказании помощи людям, погруженным в горе. Все выглядело так, будто ничто не способно смутить или сбить с толку эту женщину. Невзирая на все мои изначальные опасения, она сумела укрепить меня в знаниях о самой себе, дав силы справляться с болью. Я стояла на пороге следующего этапа своей жизни: далеких путешествий с единственной целью – рассказать о преступлениях, схожих с тем, что разрушило мою семью. Для этого мне было необходимо все новообретенное равновесие, и с помощью Джули я расправила плечи и сделала шаг вперед.

Я первая признаюсь вам в том, что решение отправиться в сложную поездку, в которой в течение четырех с половиной недель мы должны были отснять для фильма материал на территории двадцати трех стран, с бюджетом туже, чем корсет оперной певички, было не самым удачным, но в то время мне оно показалось вполне логичным.

Я хотела составить основательную документальную ленту о том, что такое похищение детей и как оно происходит по всему миру, каковы его эмоциональные и политические последствия. Я должна была призвать родителей не использовать своих детей в качестве инструмента для наказания друг друга. Решив снять репортаж о нескольких случаях похищения детей по всему миру – из Нью-Йорка в Израиль, из Франции в Алжир, из Бельгии в Марокко, из Сиднея в Южную Африку через Монако, из Англии в Египет, – мы хотели закончить рассказ описанием работы Комитета ООН по правам ребенка в Женеве.

Название для фильма пришло само: «Пустые объятия – разбитые сердца». В этой простой фразе заключалась вся суть моих мыслей и чувств, связанных с изнурительной бесполезностью всех моих усилий, политических, юридических и личных. Я напрасно умоляла представителей бывшего мужа позволить мне хотя бы один раз поговорить с Аддином и Шахирой.

Теперь все мои попытки сводились к тому, чтобы заставить мозг работать над фильмом, в то время как душа не переставая заходилась в беззвучном крике: «Я люблю вас! Я люблю вас, мои родные! Возвращайтесь домой!»

Итак, начало моей одиссее было положено. Для того чтобы сделать «Пустые объятия – разбитые сердца» обстоятельным и прочно основанным на фактах фильмом и не зацикливаться на чем-то одном, я разработала план съемок. Если бы я лучше представляла себе, во что ввязываюсь, то непременно включила бы в него еще помощников, дополнительные три недели времени, неиссякаемый запас энергии и набор отмычек.

К счастью, съемочная группа, состоявшая из трех человек, объединяла в себе друзей-единомышленников и Яна, который вместе со мной выступал в роли сопродюсера. Больше месяца мы четверо прожили в самой настоящей близости, если не сказать тесноте. За все это время у нас выдалось только два выходных. Бюджет был скудноват, поэтому путешествовали мы экономклассом, что было большой уступкой, учитывая, что двое из нашей группы были выше метра восьмидесяти и не заказывали одноместных номеров в гостиницах. Когда мы прибыли в аэропорт, оказалось, что наш багаж, состоявший из камер, прожекторов, звукозаписывающих систем и самого необходимого из личных вещей, насчитывал восемнадцать самостоятельных мест. Все оборудование было зарегистрировано в надлежащих инстанциях импорта и экспорта, уложено в отдельные сумки, снабжено бирками, застраховано и проведено по международным таможенным документам, позволявшим провозить его через границы без пошлин. Это таможенное соглашение являлось заранее оплаченным и заверенным обязательством, что с помощью нашего оборудования не будет производиться никакой противозаконной или коммерческой деятельности.

Ко времени окончания съемок мы побывали в двадцати шести странах и изучили систему крепления грузов во всех возможных видах авиатранспорта. В общей сложности мы взяли напрокат семь машин, один полуразвалившийся лимузин с водителем, прониклись благодарностью за спасение наших жизней к старенькому бывалому «мерседесу», прокатились на бесчисленных такси, побывали на борту французского сверхскоростного поезда, но не потеряли ничего из нашего багажа.

Во многом эта документальная лента стала вызовом моим самым сильным страхам и ночным кошмарам. И этот шаг был для меня очень важен, особенно для сохранения верности своим детям и самой себе, чтобы мы смогли встретиться в будущем. Во время путешествия я должна была с дрожью в коленках вернуться в страны, где господствовал ислам, пройтись ярким весенним днем по улицам Лондона в сопровождении мальчика, четырежды похищенного своим отцом у матери лишь для того, чтобы запугать их и сделать покорными. Часто в страдающих родителях я узнавала себя. Они были зеркалом, глядя в которое в минуты слабости я жалела о том, что не ослепла.

Широкое освещение нашей трагедии в прессе и на телевидении привело публику к заблуждению: люди решили, что я обладаю некоей властью или полезными знакомствами. В связи с этим ко мне стали обращаться другие родители, оказавшиеся в положении, сходном с моим, моля о помощи или предлагая свои истории в качестве материала для следующего сюжета. Сейчас, вспоминая о том времени, я ловлю себя на мысли: как странно было проводить исследования, не пользуясь Интернетом. Только подумайте: в 1994 году у меня не было даже электронной почты! Но я обрывала телефонные линии, звоня днем и ночью, отслеживая тонкие нити и наделяя реальными лицами и именами каждое новое свидетельство трагедии, часто напоминавшей мне о моем собственном горе.