Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Еще до отъезда из Австралии я познакомилась с огромным количеством разбросанных по всему миру семей, из которых были похищены дети, и оказалась посвящена в самые страшные детали их историй. Так у меня появилась мысль снять документальную ленту, чтобы они все знали: мы не одиноки в своем отчаянии. Примерно в это же время я узнала, что теперь мне следует официально называть себя: «оставленный родитель».

Я была поражена тем, что, несмотря на то что похищение детей одним из родителей чаще всего сохранялось в тайне между участниками и жертвами этих трагедий, международная статистика говорила об огромном количестве подобных случаев и стойкой тенденции к росту.

В 1994 году далеко не каждая страна вела централизованный учет случаям похищения детей за свои границы. Сейчас, в 2007 году, эта ситуация меняется и происходит формирование юридической базы для защиты детей. По данным ведомства лорд-канцлера и британской организации «Воссоединение», оказывающей помощь жертвам таких преступлений, только из Великобритании за год родители похищают и увозят за границу около тысячи четырехсот детей. Чтобы оценить эту цифру, попробуйте представить себе, что в стране одновременно исчезает сорок детских садов. Во Франции в 1994 году за год появилась примерно тысяча новых «досье», – но этот термин подразумевает только пострадавшую семью и ничего не говорит о количестве похищенных детей. В начале девяностых в Австралии не велось статистики, но официальные источники уверяли, что происходит от восьмидесяти до ста подобных случаев в год. По данным Соединенных Штатов Америки, в 1993 году более восьмисот детей были вывезены за границы страны, и на эти преступления распространяется действие Гаагской конвенции. Эти данные не включают в себя сотни случаев похищения детей, которых родители вывезли в страны, не участвующие в Гаагской конвенции.

Прошло тринадцать лет, а среднее число похищенных детей, урожденных граждан западных стран, так называемых жертв «неразрешимых» конфликтов, по-прежнему осталось на уровне 1994 года – тридцать тысяч. Многие из этих детей оказались заложниками юридического вакуума, окружившего их в совершенно чужих для них странах, после того как они были насильно лишены всего, что знали и любили.

Гаагская конвенция о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей была принята в начале восьмидесятых для борьбы с участившимися случаями незаконного вывоза детей за границу одним из родителей.

Проще говоря, если ребенок увезен из страны, подписавшей Гаагскую конвенцию, в другую такую же страну, он должен быть немедленно возвращен в страну своего обычного проживания. Конвенция касается только вопросов экстрадиции и не регулирует права опеки, попечительства и прочее. Основной ее задачей является безопасное возвращение ребенка на привычное для него место проживания и передача дела о его правовой защите в ведение судебной системы этой страны, чтобы вопросы о попечительстве, правах и опеке решались именно там. Постепенно, за последние пятнадцать лет, к Гаагской конвенции присоединяется все больше государств. В 1995 году их было всего сорок одна, а к 2007-му число участников выросло уже до семидесяти шести. Многие страны Африки, Ближнего и Среднего Востока и Азии отказываются ратифицировать конвенцию, а это значит, что увезенные туда дети лишены правовой защиты и помощи. Аддин и Шахира не могли рассчитывать на помощь и защиту Гаагской конвенции, потому что Малайзия не подписывала соглашения, а значит, моим детям просто было не на что рассчитывать.

Кроме того, ряд стран, подписавших Гаагскую конвенцию, зачастую сталкиваясь с необходимостью исполнять договоренность, изображают смятение или просто ее саботируют. Ряд стран – членов Евросоюза, несмотря на участие в Гаагской конвенции, отказывается возвращать детей. Особенно сложны в этом отношении законы Франции и Германии, когда приоритет международных договоров вступает в конфликт с законами суверенного государства. К сожалению, этот вопрос часто мешает реализации конвенции. Нередко на решение судьбы детей влияют националистические, расистские или половые предрассудки. Многие из бывших колоний и протекторатов европейских стран, такие как Алжир и Марокко, автоматически отказываются возвращать ребенка, если похитивший его родитель является их гражданином, – своеобразная форма так называемого «постколониального синдрома».

Въезжая в Нью-Йорк со стороны аэропорта, мы увидели огромные здания Манхэттена и мириады огоньков, отражавшихся в сумерках от поверхности Гудзона. Потом, поселившись в отеле в центре города, мы взяли такси, чтобы отправиться в Бруклин.

Там, возле неприглядного дома, облицованного бурым железистым песчаником, нас ждал Ларри Лейноф, отец Одри Блум-Лейноф, исчезнувшей шесть лет назад, в 1998 году. Тогда Одри было четыре года. Ларри был тих и обладал приятными манерами, аккуратной седоватой бородкой и глазами грустной собаки. Пригласив нас в обставленную по-спартански гостиную, он просто сидел и рассказывал об Одри, не обращая внимания на работающую камеру и жаркие лучи осветительных приборов. Пока он говорил, его руки постоянно возвращались к потрепанным фотографиям дочери, расставленным на подлокотнике его кресла.

Марсия Блум-Лейноф, бывшая жена Ларри, изо всех сил старалась найти весомый повод, чтобы запретить отцу Одри, ее дедушке и бабушке видеться с ней. Суду были предъявлены безосновательные обвинения, которые все же были тщательно расследованы представителями властей и целым штатом специалистов по защите детей от насилия. Обвинения были отвергнуты, но постоянно вводя суд в заблуждение требованиями провести бесполезные многомесячные расследования, Марсия выиграла время и сумела вывезти Одри из Америки в Израиль, где мать с дочерью просто исчезли. С тех пор Ларри о них ничего не слышал. Удивительно, какой ущерб могут нанести женщины себе и обществу, выдвигая подобные ложные обвинения!

Ларри организовал веб-сайт, надеясь, что однажды его дочь сможет с ним связаться, пусть даже из чистого любопытства. Правда, если она будет думать, что он еще жив.

Первая встреча с таким же, как я, оставленным родителем наглядно продемонстрировала мне, что может сделать с человеком долгое расставание с ребенком. Боль и эмоции, обнаженные, лишенные оправ и красивых оберток, смотрели на меня глазами Ларри.

Довольно долго в обществе бытовало ошибочное мнение, что детей воруют лишь отцы. Вот только насильственное отлучение ребенка от дома не имеет никакого отношения к полу и слишком часто уходит корнями в стремление к власти и мести.

Когда в тот вечер мы покидали Бруклин, я сидела отвернувшись к окну автомобиля, чтобы никто не видел моих слез. Мы приближались к Манхэттену, и клубы пара, вырывавшегося из вентиляционных люков, чем-то напоминали мне мои собственные призрачные надежды, что я найду своих детей еще до того, как шесть лет расставания с ними оставят на мне такой же глубокий отпечаток.