Жаклин Паскарль - Как я была принцессой

Мы заранее договорились с продюсером, что сначала мне дадут прослушать записанное ранее через спутник интервью с дядей Бахрина, Тенку Ибрагимом. Кроме того, ведущий программы пообещал, что не будет стараться столкнуть меня лбом с бывшим родственником, а просто позволит прокомментировать некоторые его высказывания. На деле же никакого предварительно записанного интервью не оказалось, и я неожиданно стала участницей прямого трехстороннего телемоста между мной, ведущим и дядей Ибрагимом. К концу записи я была вне себя от горя и ярости: прежде всего мне пришлось выслушать циничные и варварские рассуждения Тенку Ибрагима о женском обрезании. Он спокойно заявил, что, если отец привезет Шахиру в Малайзию, она, разумеется, будет подвергнута этой операции. «А в чем проблема? – осведомился он. – Обрезание делают миллионам девочек. Это совсем простая процедура. Незачем поднимать вокруг этого столько шума».

Эта операция, во время которой у маленьких девочек отрезают клитор, во всех цивилизованных странах считается преднамеренным членовредительством и грубейшим нарушением человеческих прав. Услышав, что это собираются сделать и с моей маленькой дочерью, я потеряла остатки самообладания. Несколько минут я рыдала на плече у Яна и только потом сообразила, что Тенку Ибрагим отлично слышит меня, потому что, вопреки обещанию продюсера, все еще остается на линии. Телевизионные дельцы добились своего: драматичная сцена и мои рыдания, несомненно, повысили рейтинг программы. Вряд ли они даже задумались о том, что при этом подвергали опасности детей и мои отношения с королевской семьей.

Немного легче мне становилось только после бесед с Тимом. Он взял за правило заглядывать к нам пару раз в день, чтобы проверить, не может ли чем-нибудь помочь. С Яном в это время мы разговаривали очень мало и только об Аддине и Шах. Мы инстинктивно старались держаться подальше друг от друга, как будто боялись, что, если две отдельные беды столкнутся, произойдет взрыв. Ночью, лежа рядом друг с другом, мы тоже молчали, зная, что каждое слово может причинить боль. Только друзья помогали нам держаться. Мне до сих пор стыдно, что тогда я не находила в себе сил даже на то, чтобы благодарно улыбнуться в ответ.

18 июля 1992 года. Суббота

Девять дней прошло с тех пор, как я последний раз обнимала своих детей, а мы по-прежнему ничего не знали о них. Газеты все еще пестрели заголовками: «РАССКАЗЫВАЕТ МАТЬ ПОХИЩЕННЫХ ДЕТЕЙ», «ДЕТИ ГИЛЛЕСПИ УКРАДЕНЫ». Один журналист умудрился даже раскопать историю трехлетней давности о моем романе с Джоном Сэвиджем и написать о нем целую статью. Статья вышла неплохой, но я никак не могла понять, какое отношение имеют моя связь с американским актером и тот факт, что мы вместе работали над фильмом, к поискам Аддина и Шах. За несколько дней до появления статьи я с трудом разыскала Джона где-то в Праге и рассказала ему о том, что случилось с его «вомбатами». Он сразу же предложил задействовать свои связи в Америке и организовать необходимую дипломатическую помощь, но я отказалась. Пока у меня не было неопровержимых доказательств, мне не хотелось верить, что детей уже нет в Австралии.

Казалось, время застыло в нашем доме, и, куда бы я ни смотрела, мне все время попадались на глаза приметы прошлой, нормальной жизни, которая, возможно, уже никогда не вернется. Наши велосипеды стояли на своем обычном месте – вдоль стены в прихожей. Я всегда отворачивалась, проходя мимо, – мне слишком больно было смотреть на них. Поедем ли мы когда-нибудь все вместе на еще одну длинную семейную прогулку вдоль реки?

Самые незначительные слова и события теперь выводили меня из себя. Так случилось и когда я заметила, что фотографии Аддина и Шахиры, стоявшие на камине, захватаны руками журналистов. Я пришла в бешенство и решила тут же бежать в магазин и купить для карточек красивые серебряные рамки. Наверное, в глубине души такой акт казался мне символическим – я выполняла свой материнский долг и как могла защищала своих детей. Впервые за семь дней я вышла из дома, и этот короткий поход в магазин оказался невыносимо тяжелым. На улице меня узнавали, показывали пальцем, провожали взглядами и шептались мне вслед. Я совершенно не привыкла к такому вниманию, и оно мне нисколько не льстило. Когда продавщица сжала мою руку и сказала, что молится за нас, я не выдержала, расплакалась и поскорее выскочила из магазина.

В тот же день Джеф Голдштейн, владелец местного видеосалона, пришел к нам с двумя пакетами, полными видеокассет. Он объяснил, что нам, наверное, надо чем-нибудь отвлечься от своей беды. Джеф был прав, но только как можно отвлечься, если чувствуешь, как у тебя из груди вырывают душу?

19 июля 1992 года. Воскресенье

С тех пор как началась эта пытка неизвестностью и страхом, прошла ровно неделя, показавшаяся мне вечностью. Кошмары мучили меня наяву и во сне, своими криками я по ночам будила Яна, а потом вскакивала, бежала в туалет, и меня в очередной раз выворачивало наизнанку.

Каждое утро начиналось с того, что я лихорадочно просматривала заголовки газет, надеясь прочитать о каком-нибудь новом следе, ведущем к детям, и проверяя, все ли возможное я сделала накануне. Ян помогал мне сохранить рассудок, и все эти дни его присутствие оставалось единственной постоянной величиной в моей жизни. Он был спасательным плотом, и только благодаря ему я пока держалась на плаву.

Последние дни я начала замечать в прессе признаки того, что королевская семья Малайзии решила объединиться и поддержать Бахрина. В газетах стали появляться заголовки типа: «ПОХИЩЕНИЕ ИЛИ СПАСЕНИЕ? ВОПРОС ВЫБОРА РЕЛИГИИ», и я поняла, что теперь для меня закроются многие источники информации. Статья, вышедшая под этим заголовком, особенно разозлила меня. В ней приводилось высказывание одного из членов королевской семьи, утверждавшего, что я крестила детей в англиканской церкви без ведома их отца. Это было ложью. Бахрин прекрасно знал, что дети ходят в нормальные детские сады и школы, празднуют Рождество и вообще живут как самые обычные австралийцы. Более того, я официально известила его о том, что крестила Аддина и Шах, за девять месяцев до того, как он добровольно передал мне право исключительной опеки над ними. Я никогда не отказывала бывшему мужу в праве участвовать в принятии решений, касающихся детей, но он ни разу не проявил желания воспользоваться им. Если Бахрину не нравилось, как мы с Яном воспитываем детей, ему следовало обратиться в суд, а не похищать их.

Особенно рассердило меня то, что автор статьи, журналистка Ди Уэбстер, ранее использовала все возможные средства для того, чтобы втереться ко мне в доверие. Она заверяла меня, что, находясь в Малайзии, приложит все силы, чтобы узнать что-нибудь о местонахождении детей. Я добровольно снабдила ее всей необходимой информацией, а также проинструктировала по вопросам этикета, чтобы по возможности облегчить общение с членами королевской семьи. Эта журналистка обманула меня самым низким образом. Она забыла о том, что пишет не просто эксклюзивную статью, а статью о двух невинных маленьких детях, чью судьбу Ди Уэбстер с легкостью обменяла на высокий гонорар.