Ариан Дольфюс - Рудольф Нуреев. Неистовый гений

Помимо любви к килимам, очевидно напоминавшим ему о мусульманских корнях, Нуреева интересовали костюмы прошлых эпох (платья придворных, жилеты, военная форма), великолепные индийские кашемировые шали, которые он также скупал в огромном количестве, японские шелковые ткани, безумно дорогие оби – шелковые шарфы, которыми подвязывают кимоно, и конечно же сами кимоно. В его коллекции были удивительные платья из китайского и тибетского шелка XVIII века, не потерявшие красок; он носил их дома, когда приглашал кого-нибудь в гости.

Антикварные ткани он часто использовал для обивки стен. В Нью-Йорке стены огромной гостиной были сверху донизу покрыты великолепной рисовой бумагой XIX века с изображением сцен повседневной жизни Китая. Выглядело это несколько утомляющим, но панели подарила Рудольфу сама Джекки Кеннеди.

Произведения живописи и мебель, которые приобретал Рудольф, напротив, были исключительно западного происхождения. И более того, европейского. В собрании Нуреева (138 картин по описи 1995 года) не было ни одного произведения XX века – только картины XVI–XIX веков, купленные на аукционах или у антикваров после приобретения парижской и нью-йоркской квартир. Что же предпочитал Рудольф? Портреты европейских аристократов эпохи Просвещения, обнаженную мужскую натуру… Ни пейзажей, ни абстракций…

Гостя, впервые попавшего в квартиру на набережной Вольтера, полотна с изображением обнаженных мужчин часто приводили в смущение. Они были развешены по стенам везде, даже в ванной комнате. Что означало сие пристрастие хозяина? Профессиональный интерес танцовщика и хореографа к необычным позам и ракурсам? Источник чувственного удовольствия для гомосексуалиста? Луиджи Пиньотти высказался по-своему: «Разница между Нуреевым и простым смертным как раз и была в этой коллекции. Рудольф развешивал академические картины с голыми мужчинами, тогда как другие цепляют на гвоздик календарь с голыми девицами» 35.

Что касается мебели, то здесь Рудольф тяготел к помпезности. Для своей огромной спальни в Нью-Йорке он приобрел мебель XVI века, темную и тяжелую. Комнату заполняли сундуки, резные дубовые стулья, массивные секретеры, а верхом роскоши была огромная кровать с балдахином, покрытая резными скульптурными изображениями сирен и прочих мифических существ. В этой королевской кровати Нуреев, полагаю, выглядел театрально – еще один штришок к его личности. В гостиной у него стояли два сильно потертых канапе, принадлежавшие когда-то Марии Каллас, – оставлю это без комментариев.

Парижская квартира Нуреева еще более напоминала театральную декорацию, призванную возбуждать эмоции. По просьбе Рудольфа над интерьером работал итальянский архитектор и декоратор Эмилио Каркано 36. Ему было где развернуться, ибо Нуреев покупал совершенно пустую квартиру , в которой были только белые стены. В результате получился удивительный ансамбль XIX века, отмеченный намеками на готику и Средневековье. Среди сверкающей позолоты и темного дерева, белого мрамора и стрельчатых зеркал Нуреев чувствовал себя в своей стихии.

Каркано прекрасно уловил, что может понравиться «нетерпеливому Рудольфу», который часто возвращался домой ночью, после спектакля, и превращался «в ребенка, которому в рождественскую ночь не терпится увидеть свои подарки раньше времени» 37. И этот большой ребенок не был разочарован своим главным подарком. «Мы не очень много говорили, поскольку такой способ общения был для него нехарактерен. Я просил показать мне его покупки, понимая, что надо как-то подчиниться его разнообразным вкусам, следовать в его направлении. Нуреев не обладал слишком большой культурой в отношении изящных искусств, но у него был инстинктивный ум и любовь к прекрасному. Он покупал вещи не из-за их стоимости, а действительно ради их красоты» 38.

Самая большая комната – гостиная – была обита кордовскими кожами с золотыми узорами – как у великой княгини Марии Федоровны в ее флорентийской вилле. Верх стен окаймлял сияющий золоченый фриз с готическими мотивами. Эти же мотивы повторялись в изящном камине, в золоченом багете, в расписанном розовым и зеленым стекле, в искусственном мраморе. Надо сказать, что фриз, придававший завершенность всему ансамблю, остался в декоре лишь чудом. Нуреев нашел его слишком тяжелым, и Каркано, уступая заказчику, предложил отказаться от него. «Рудольф посмотрел на меня и сказал: „Нет, пожалуй, без него будет не так красиво“. И он был прав» 39.

В той же самой комнате находились две огромные софы, обитые генуэзским бархатом XIX века. Основаниями для ламп с абажурами служили медные позолоченные урны. Также глаз останавливался на двух резных креслах в венецианском стиле, которые Каркано обил красным бархатом с золотым шитьем. Венеция всегда была для Рудольфа источником вдохновения, и помимо кресел в интерьер были включены светильники с тонкой резьбой, золоченые зеркала, а также огромные подсвечники из муранского стекла.

В спальнях над настоящими кроватями XIX века висели старинные карты, а также целое собрание театральных гравюр, старательно выстроенных в линию и склеенных одна с другой, как было в моде в кабинетах XIX столетия.

По всей квартире были разбросаны предметы мебели в стиле ампир: столики зеленого мрамора на золоченых ножках, зеркала на подставках из красного дерева, наполеоновские кушетки (Рудольф всегда питал страсть к французскому императору, вышедшему из ничего; он любил повторять его фразу: «Хотеть – значит мочь»). Как и Наполеон, Нуреев любил продолжительные горячие ванны, и в двух ванных комнатах с золочеными фресками он попросил поставить старинные чугунную и медную ванны с замысловатыми кранами ушедшей эпохи.

В своем доме Нуреев не желал видеть ни следа современности. В Париже, как и в Нью-Йорке, столовое серебро было старинным. Посуда – старинная. Даже люстры были со свечами. Вот так, при свечах, он устраивал свои шикарные вечеринки, и воск тихо капал на мраморный стол, что настраивало хозяина и его гостей на особый, романтический лад.

Миниатюрный парижский дворец Нуреева – это космополитическая мечта человека без родины, пришедшего ниоткуда татарина, который хотел доказать самому себе, что и он чего-то достиг. Но… Нуреев был взбалмошным и хитрым артистом. И даже у себя дома он оставался таковым. Как можно было не заметить, что роскошный салон в парижской квартире странным образом напоминает дворец Зигфрида, принца из «Лебединого озера»? И как не подумать о том, что кровать с балдахином в Нью-Йорке – это ложе Джульетты, на которое бросался в танце Ромео, предвкушавший объятия своей возлюбленной?