Анатолий Виноградов - Стендаль

Бейль сконцентрировал все свои музыкальные переживания в этой книге, посвященной классически ясной, строгой музыке Гайдна, солнечным прозрачным и чарующим мелодиям Моцарта и четкому итальянскому стиху Метастазио.

Гайдн был объектом особенной привязанности Бейля. Как мы знаем, он присутствовал на похоронах его. Что же касается Моцарта, умершего в 1791 году, то Бейль не имел возможности лично его знать. Но он любил этого композитора той любовью ко всему ясному, прозрачному и лучезарному, которая так характерна для материалиста и основоположника реалистического романа — Бейля. Последняя часть книги содержит письма о Метастазио, первое из коих датировано «Варез, 24 октября 1812 года». Бейль называет Метастазио поэтом музыки. Метастазио Пьетро-Антонио Доменико Бонавентура принадлежит к числу итальянских классиков. Он родился в 1698 году, а умер за год до рождения Бейля, в 1782 году. Он эллинизировал из уважения к классической древности свою плебейскую фамилию Трапасси, чем отдал свою дань позднему увлечению итальянским эллинизмом.

Его первая стихотворная законченная поэма называется «Покинутая Дидона». Она была поставлена впервые в Неаполе приблизительно в 1724 году, и Трапасси получил приглашение в Вену, где продолжал свою работу над музыкальными либретто. Звучность итальянского стиха помогла ему сделаться подлинно лирическим поэтом-музыкантом. От писания либретто он перешел к кантатам, а затем с латинского языка перевел Ювенала и Горация, чем окончательно закрепил свою славу. Его либретто — числом 28 — остаются до сих пор непревзойденными по качеству стиха и по полноте соответствующих звуковым распределениям слогов: писать стихи, распределяя гласные для пения, — эту формальную задачу либреттиста Метастазио разрешил блестяще.

Не охватывая творчество Метастазио в целом, Бейль устанавливает его соответствие талантам Пер-голеэе, Чимарозы и других музыкантов. Второе письмо Бейля о Метастазио чрезвычайно интересно: оно перечисляет всех увлекавших Бейля итальянских поэтов — и Тассо, и Петрарку, и Данте, и Ариосто. Чудесные стихи о свободе, написанные Метастазио в Вене в 1733 году, Бейль превосходно перевел.

Почему он укрылся под именем Цезаря Бомбэ?

Затемнение политического горизонта или усложнение житейской и политической обстановки Бейля всегда заставляли его прятаться — не из трусости и личной боязни, а из стремления сохранить созерцательную способность. В дороге, при встрече с интересными и возбуждающими любознательность явлениями, в ресторане, на почте при получении письма, в картинной галерее, при осмотре скульптур Бейль мгновенно придумывал или фальшивое имя, или бытовую маску и в таком виде выступал в качестве пытливого, жадного, малоосторожного в словах собеседника.

Однажды в холодную осень, трясясь в дилижансе, он после полуторачасовой беседы со случайным спутником был спрошен о том, какого рода занятия определяют его житейское место. Бейль ответил просто:

— Я — наблюдатель человеческих характеров.

Спутник в ужасе отпрянул и надвинул на брови шляпу, думая, что перед ним обыкновенный сыщик.

Другая причина любви Бейля к псевдонимам разъяснена им самим так:

«Бейль был совершенно лишен и того элементарного чувства тщеславия, которое свойственно заурядным талантам, стремящимся всюду поставить свое имя».

К псевдониму «Бомбэ» он возвратился только раз, когда был представлен госпоже Виржинии Ан-сло. Но этот господин Бомбэ, вошедший с наглым видом в гостиную, вовсе не был автором книги о Гайдне. Это был просто интендантский поставщик, развязный нахал, толстый купчина. Перед лицом тридцати или сорока гостей он произнес нелепую тираду о преимуществе быть поставщиком нитяных чулок для армии по сравнению с господами литераторами, которые сидят здесь. Эта веселая выходка вначале привела в ужас госпожу Ансло. Но так как большинство ее гостей прекрасно знали господина Бомбэ — к этому времени довольно известного литератора Стендаля, — то все обошлось благополучно.

Бейль считал себя миланским гражданином и, быть может, поэтому утратил некоторую долю благоразумия и осторожности. У господина Бучинелли в Милане в 1812 году была напечатана господином Джузеппе Карпани биография Гайдна. Пренебрегая невероятно у всех тогдашних буржуа возросшим чувством собственности, Бейль использовал книгу Карпани, не указав на источник своих заимствований.

Бездарный ученик гениального композитора оказался в высшей степени обидчивым собственником. Он не заметил блестящих, искрящихся умом замечаний, посвященных творчеству своего учителя. Он заметил только одно: его хронологическая схема жизни Гайдна и многие его материалы усвоены каким-то господином Бомбэ, и этому господину Бомбэ надлежит поплатиться за присвоение чужой собственности.

«Откуда он родом, этот господин Бомбэ?»

«Я из Космополита», — отвечает автор.

«Столицы мира? Но что это за гражданин мира, господин Бомбэ?»

Кто он таков? Что о нем известно? Ничего. А Карпани — известный человек. Он автор либретто для оперы учителя Паганини — Паэра «Камилла». Семнадцать писем Карпани, снабженных анекдотическими сведениями о Гайдне, в большей своей части имеют все признаки достоверности, так как Карпани непосредственно соприкасался с Гайдном.

Как Берлиоз трактует любую музыкальную фразу Гайдна? Очень просто: вот его высочество садится за стол — этому соответствует музыкальная фраза, построенная на крупно звучащих басовых тактах; его высочество поднимает фужер — этому соответствуют такие-то звуки у господина Гайдна… Одним словом, любую фразу композитора можно истолковать как прославление герцогского пищеварения — и больше ничего. Карпани недалеко ушел от Берлиоза в оценке своего учителя, с той только разницей, что он становится литературным Гайдном при его величестве композиторе Гайдне. Он так же истолковывает каждый шаг своего учителя, как, с точки зрения Берлиоза, Гайдн истолковывал обеденные жесты и процессы насыщения курфюрста, покровителя его композиторского искусства.

Дело Карпани — Бомбэ, возникшее в 1815 году и нашумевшее в газетах, сослужило службу литературной славе господина Бомбэ. Если бы господин Карпани умел молчать, книга Бомбэ прошла бы незамеченной. Но скандал, им поднятый и поддержанный Фетисом во «Всемирной биографии музыкантов», обеспечил Бомбэ славу. Фетис называет Бейля бесстыдным плагиатором, трижды перевирает даты рождения и смерти композитора Паганини и, наконец, будучи кривым царем слепого царства музыкальной критики, делает тысячу и одну ошибку в отношении всех объектов своего пера.

Письмо, помеченное «Vienne en Autriche ce juin, 1816», Карпани заканчивается так: «Во всяком случае, что бы вы ни говорили, я имею честь быть автором Ваших писем о Гайдне».