Анатолий Виноградов - Стендаль

Соприкосновение Мюрата с карбонарскими организациями Южной Италии дало возможность полиции Наполеона широко ориентироваться в движении и узнать всю его подноготную. Когда эта цель была достигнута, Мюрат прекратил легальную деятельность карбонарской конспирации. Но этого мало: он с дикой жестокостью расправился с теми представителями южноитальянской карбонады, которые возглавлялись великим конспиратором Капобьянко. Загнанный в горы, Капобьянко был пойман за обеденным столом у священника-предателя и тут же расстрелян.

Карбонарии ушли в подполье. Их союз все более и более усложнял конспиративную технику, после того как 4 апреля 1814 года Мюрат декретировал смертную казнь за простую принадлежность к обществу карбонариев.

Генерал Колетта писал: «Карбонарии являются первоначальным ядром всех недовольных Италии. Мало-помалу вокруг них формируются дружины людей, у которых есть разногласия с правительством. Мы можем составить себе правильное представление о взрыве итальянского недовольства по огромному количеству лиц, занесенных в карбонарские организации, ибо в марте 1820 года их числилось 624 000. Мы жили на вулкане, а министры спали. Недовольство охватывало все более и более широкие массы населения».

На севере Италии центром движения был Милан, а во главе обширной североитальянской конспирации стоял человек, о котором мы уже упоминали, — Федериго Конфалоньери, молодой, полный сил и отважных замыслов, стремившийся к преобразованию итальянской индустрии, приветствовавший паровые суда, газовое освещение и те улучшения в области техники, от которых отказался даже весьма сообразительный в области практической Бонапарт. Его секретарем был поэт Сильвио Пеллико. Когда Ломбардия после падения Наполеона снова попала в руки Австрии, руководители тайного общества собирались у Лодовико Брэма, сына монсиньора Брэма, духовника вице-короля Евгения Богарне, пасынка Наполеона.

В этой среде Анри Бейль чувствовал себя своим человеком. Мы не имели возможности удостовериться по материалам гренобльской библиотеки и архива, насколько непосредственной и непрерывной была связь Анри Бейля с масонскими и карбонарскими организациями в 1806–1811 годах. Во всяком случае, далеко не случайными являются последующие встречи Бейля именно с теми людьми, которые были членами масонских лож и розенкрейцерами высоких степеней. Анри Бейль очень дружил с Александром Тургеневым. Александр Иванович Тургенев, ровесник Стендаля, в силу семейной традиции принадлежал к высшему кругу масонства: его отец Иван Петрович, личный друг Радищева, был сослан Екатериной II за принадлежность к масонству [52] Известному декабристу Александру Ивановичу Тургеневу А. Виноградов посвятил свою «Повесть о братьях Тургеневых», вышедшую в 1932 году. .

Не приводя огромного списка карбонарских друзей Бейля, мы обратим внимание на то, что никогда так пестро не звучали ложные имена Бейля, как в пору его бесконечных поездок по Италии, ничем не объяснимых, кроме карбонарских поручений [53] Вопрос о степени участия Стендаля в движении итальянских карбонариев — одно из досадных «белых пятен» в биографии писателя. Подробнее см. предисловие. .

И вот однажды в театре, в ложе монсиньора Брэма, Бейль увидел прихрамывающего человека с черными волосами, с великолепным блеском глаз, гордого, надменного и необыкновенно грустного. Это был лорд-карбонарий Байрон.

В письме, написанном Бейлем в 1824 году [54] Это письмо англичанке Луизе Беллок, автору одной из первых книг о Байроне. Беллок в приложении к своей работе напечатала это письмо Стендаля. Интересно отметить, что в 1829 году письмо о Байроне было перепечатано в русском журнале «Вестник Европы». , он гораздо более открыто, чем в воспоминаниях о Байроне, передает впечатления от своих встреч с величайшим поэтом Англии в миланские дни 1816 года. Книга маркиза де Сальво «Лорд Байрон в Италии и Венеции» вышла в Лондоне на следующий год после смерти Байрона, когда Бейль еще не был знаменитым писателем, и во всяком случае задолго до опубликования им воспоминаний о Байроне. Тем более интересно, что на странице 156-й, при описании неаполитанской резолюции и карбонарского движения, маркиз де Сальво передает важное суждение Бейля о Байроне. Ни в одном печатном произведении самого Бейля мы не находим указаний на то, что Байрон ссылался на свое нормандское происхождение— будто Бироны явились в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем. Бейль, по мнению де Сальво, этим подчеркивает мнение Байрона, что бунтарство и ненависть к королевской власти находятся у него в крови.

Ветки белой акации были преподнесены и Бейлю и Байрону, когда оба они теснейшим образом соприкасались с военно-конспиративными организациями Северной Италии. Такое подношение означало высокую степень доверия карбонарских организаций и чисто республиканскую ориентацию Байрона и Бейля, ибо белая акация знаменует собою в руках масона-карбонария ненависть к монархическому строю, ко всякому монарху, сидящему на престоле.

Байрон, взяв Бейля под руку, часами ходил с ним по фойе миланского театра, расспрашивая его как офицера, участника наполеоновского похода в Россию. Затем вместе с Бейлем, поэтом Монти, Конфалоньери, Сильвио Пеллико и другими Байрон поднимался ночью по лестнице на крышу миланского собора и, вдохновленный лунным светом, отражающимся в белоснежных мраморных плитах, произносил свои повествования о Каструччио Кастракани, которого называл Наполеоном средних веков и кондотьером Италии.

Монти, читавший в присутствии Байрона свою замечательную поэму «Маскерониана», символически представляющую путешествие по вселенским пространствам итальянских свободолюбцев, первоначально произвел сильное впечатление на английского гостя.

Но когда Байрон узнал, что эти же звучные метафоры Монти продает за деньги, за почести и за славу какому угодно правительству, он вознегодовал и в беседах с Бейлем называл Монти «парнасским Иудой». И он не пожелал больше встречаться с итальянским поэтом, воспевавшим великую деву Астрею — Австрию, восхвалявшим и Бонапарта, победившего Суворова, и Суворова, победившего Бонапарта.

Вся поэзия Байрона итальянского периода проникнута острым чувством политической действительности. От юмора поэмы «Беппо» через сатиры «Дон-Жуан» и «Бронзовый век» Байрон пошел по пути пламенного восхваления итальянского освободительного движения и, сделавшись подлинным итальянцем, создал недосягаемые образы карбонаризма в поэме «Пророчество Данте». Выпущенная в Италии, она была немедленно конфискована. И папская энциклика и правительственные распоряжения австрийской жандармерии рассматривали ее появление как тягчайшее горе XIX столетия.