Коллектив авторов - Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока

Взаимное влияние богословия на Востоке и на Западе можно отметить и в переходном периоде от ранней церкви к Средневековью. Наиболее ярким представителем богословской мысли в западной части христианского мира является папа Григорий I (ок. 540–604 г. н. э.), позднее прозванный Великим [102], который стал первым монахом на папском троне, чьи сочинения также были широко распространены в восточных церквах [103]. Тот факт, что Григорий до восшествия на папский престол шесть лет был апокрисиарием своего предшественника во дворце Византийской империи, вероятнее всего, повлиял на его литературную деятельность и ее восприятие на Востоке. С восточной же стороны – св. Иоанн Дамаскин (ок. 675 – ок. 753) является одним из отцов раннего средневекового периода, его труды были не только приняты всем православным миром, но начиная с XII века и западным тоже [104]. На сегодняшний день он признан великим автором греческой патристики на Востоке и на Западе.

Однако к IX веку отчуждение между Востоком и Западом зашло так далеко, что полемический пафос полностью вытеснил плодотворный обмен. В первой половине II тысячелетия недостаточное знание языков наряду с последствиями событий 1054 и 1204 годов практически свели диалог между Востоком и Западом на нет. На этом фоне по иронии судьбы именно падение Константинополя в 1453 году открыло путь к богословскому диалогу между Востоком и Западом. Вначале просто из-за того, что греческие богословы Оттоманской империи не имели доступа к высшему образованию и потому переезжали в знаменитые образовательные центры Запада. В университетах Рима и Падуи, Оксфорда и Галле отмечается в то время значительный рост числа греческих студентов. Венеция и Вена постепенно превратились в культурные центры греков. Поэтому неслучайно знаменитая «Филокалия» была впервые издана в виде книги в 1782 году именно в Венеции. На этом фоне теория о том, что одним из важнейших факторов развития эпохи Возрождения была эмиграция значительного числа греческих ученых в Италию, выглядит вполне обоснованной. Таким образом восточное христианство снова оказало заметное влияние на развитие западной церкви в XV веке.

Даже когда западное христианство было более или менее поглощено собственными проблемами в связи с Реформацией и Контрреформацией в XVI веке, контакты с восточными христианами не прерывались. Самым известным примером этого является греческая версия «Аугсбургского вероисповедания» [105], разработанная Меланхтоном благодаря его общению с православными богословами, которые учились в Германии. Можно привести также в качестве примера переписку протестантских профессоров теологии из Тюбингена с патриархом Константинопольским Иеремией II [106]. Из-за разделения внутри западного христианства Православная церковь вынуждена была заявить о своей позиции в диспуте Рима и реформаторов. «В то время стало привычным использовать аргументы протестантов против Рима и аргументы Рима против протестантов, совершенно не сверяя те и другие с восточной традицией» [107], – утверждает о. Георгий Флоровский. Главными действующими лицами этой «псевдоморфозной» восточной теологии Флоровский называет Кирилла Лукариса (1570–1638), с одной стороны, патриарха Александрийского (с 1601 г.) и позднее Константинопольского (с 1620 г.), подверженного влиянию кальвинистских идей, и с другой – Петра Могилу (1596–1647 гг.), митрополита Киевского. В 1631 году последний основал богословскую школу в Киеве, где лекции читались на латыни. Позднее эту систему богословского образования переняли все духовные школы в России, так что схоластический метод преподавания стал характерным в широких слоях российского богословия. Критики тех событий видят причину упадка православного преподавания богословия в XIX веке именно в этих западных влияниях.

Но разве подобное принятие западной структуры образования и способов богословской аргументации действительно непременно ведет к отчуждению от православной веры? Как бы то ни было, латинские школы в Киевской церкви основывались преимущественно православными братствами, то есть не сторонниками, а противниками единства с Римом, крайне озабоченными сохранением своей собственной православной уникальности. «Сам Петр Могила, несмотря на тесную зависимость от римских источников в своих богословских и литургических публикациях, был главой Православной церкви в Польше, и главной его целью и устремлением было противостояние Униатской церкви в этой стране» [108], – пишет Георгий Флоровский.

Наконец, оценивая западное влияние на православное богословие, не стоит забывать, что западная богословская мысль также дала огромный толчок развитию православной богословской мысли. Так, например, православные богословы в России имели абсолютно ясное понимание современной богословской ситуации на стыке XIX и XX веков, следя за полемикой, ведущейся в западных церквах: не только протестантизма с католицизмом, но и, например, «старокатоликов» с англиканами [109].

Конец «Золотому веку» русского богословия был положен Октябрьской революцией 1917 года. Однако его наследие хранилось и развивалось русскими богословами в изгнании, прежде всего в богословских школах – св. Сергия в Париже и св. Владимира в Нью-Йорке. Имена многих выдающихся и влиятельных православных богословов связаны с этими двумя школами. В XX веке они оказали почти столь же сильное влияние на западное богословие, каким было влияние западной мысли на восточную в прошлых веках. Так Восток смог вернуть Западу плоды того процесса роста, в котором «семена» православной веры созрели к урожаю через «методы культивации» западного богословия.

В прошлые времена взаимовлияние восточного и западного типов богословской мысли было процессом, растянувшимся на века, так что периоды сильного воздействия Востока на Запад и времена, когда Запад оказывал большее влияние на Восток, трудно разделить отчетливо. В XX же веке процесс взаимного влияния – как и вся социальная жизнь в целом – значительно ускорился, и теперь практически не представляется возможным различить эти периоды вообще. Более того, в XX веке происходил постоянный обмен между богословскими школами, который смог открыть путь нового сближения между церквами Востока и Запада. С моей точки зрения, экуменический потенциал этого обмена до сих пор не был использован в полной мере.

Хорошим примером раскрытия экуменического потенциала может служить Парижская школа: как было упомянуто выше, православные богословы в изгнании, преподававшие в Свято-Сергиевском институте в Париже, оказали большое влияние на развитие богословской мысли на Западе. И небезосновательно о. Николай Афанасьев стал одним из немногих современных богословов, упомянутых в документах Второго Ватиканского Собора [110]. С другой стороны, православные богословы Свято-Сергиевского института вряд ли достигли бы столь высокого уровня богословских размышлений, если бы не находились в постоянном обмене мыслями с западными теологами, прежде всего с представителями «nouvelle theologie» во Франции. Решающее издание работ церковных отцов во Франции наряду с исследованием литургических источников в Германии повлияло со своей стороны на рост православного богословия в эмиграции. Поэтому Иоанн Зизиулас, один из самых известных богословов православного мира после Александра Шмемана, который самым тщательным образом перенял и углубил мысли Афанасьева о развитии евхаристической экклесиологии, утверждает: «Православное богословие смогло преодолеть свою собственную схоластику средствами богословского развития на Западе» [111].