Жан Батист Баронян - Артюр Рембо

Двадцатидевятилетний Шарль Кро, младший из трёх братьев, с Верленом познакомился в 1863 году в салоне маркизы де Рикар на бульваре Батиньоль, который посещали многие молодые литераторы, например Огюст Вилье де Лиль-Адан, Хосе Мариа де Эредиа, Франсуа Коппе, Леон Вала, Альбер Мера, а также музыканты Шарль де Сиври и Эммануэль Шабрие.

Интересовавшийся всем на свете, увлечённый как литературой и искусством, так и научными и техническими новинками, например в области акустики, фотографии, телеграфии, химии, Шарль Кро опубликовал в 1869 году два чрезвычайно оригинальных эссе: «Исследование о способах сообщения с планетами» и «Общее решение проблемы цветной фотографии». Как и Верлен, он принадлежал к кружку «Скверных парней». Этот литературный и артистический клуб составляли «старожилы» салона маркизы де Рикар, к которым примкнули Жан Экар, журналисты Камиль Пеллетен и работавший в Национальной библиотеке Жюль Сури, критик Эмиль Блемон, фотограф Этьен Каржа, живописец Анри Фантен-Латур, композитор Камиль Сен-Санс, а также карикатурист Андре Жиль (к которому Рембо совсем недавно наведался) и рисовальщик Феликс Регаме.

Название «Скверные парни» придумал фельетонист с Мартиники Виктор Кошина после первого представления пьесы «Прохожий» Франсуа Коппе в театре Одеон, состоявшегося 14 января 1869 года. Друзья и поклонники автора пьесы неистово рукоплескали и громко скандировали имя молодой актрисы, некоей Сары Бернар [21] Сара Бернар (Sarah Bernhard — театральный псевдоним Розины Бернар, 1844–1923) — известная актриса и куртизанка. , дебютировавшей в одной из главных ролей. А назавтра Кошина писал в своей газете «Жёлтый карлик»: «…Там были парнасцы, окружившие своего лысого Аполлона — Теодора де Банвиля, который под пальто носил лиру, а в котелке венок из цветущего плюща, украшенный миртом. Да, то была забавная сходка скверных парней!» {37} 37 Régamey Félix, Eferlaine dessinateur. Paris, Floury, 1896.

Обычно «Скверные парни» собирались в особняке Камоэнс на улице Казетт в пассаже Сен-Бенуа или в ресторане «Тысяча колонн» на улице Монпансье, или в каком-нибудь другом приличном заведении на левом берегу, собственного же помещения у них не было. На одном из ежемесячных обедов «Скверных парней», который состоялся по приглашению их секретаря Леона Валада, Верлен показал кое-кому из собратьев полученные им по почте, а также от Альфонса Лемера, стихотворения Рембо. И все тут же признали, что это вещи незаурядные.

Верлен и Шарль Кро тепло приветствовали Артюра. Они так и не поняли, почему упустили его на Страсбургском вокзале, то ли ошиблись перроном, то ли перепутали время прибытия поезда, а скорее причиной всего стала толпа народа. Оба признались, что ожидали увидеть юношу, но не думали, что он будет настолько юн.

На это Артюр лишь иронически улыбнулся. Краем глаза он всё время разглядывал Верлена, о котором думал все эти последние дни и многие стихотворения которого знал наизусть. Он был поражён его чрезвычайно выпуклым лбом и ранней лысиной, мощными надбровными дугами, узкими поблёскивающими глазами и рыжеватой бородой, в которой терялись губы. С первого взгляда персонаж ему понравился.

Вскоре Матильда пригласила всех обедать на второй этаж. Пока они поднимались к столу, Верлен успел засыпать гостя множеством вопросов: о его близких, об учёбе, о Шарлевиле и Мезьере, о сражениях с пруссаками, об Арденнах, сказав, что благодаря семье своего отца, к несчастью шесть лет назад скончавшегося, довольно хорошо знает бельгийскую часть этого края. Артюр отвечал иногда резко, почти враждебно — так, словно эти обычные, такие буржуазные расспросы казались ему возмутительными.

За обедом он сохранял эту не слишком дружелюбную манеру общения, особенно в отношении Матильды и её матери, которые смотрели на него свысока. Ел он с шумом, упираясь локтями в стол и уткнувшись носом в тарелку. Время от времени он вставлял слово в общий разговор или всё так же небрежно отвечал на какой-нибудь вопрос Верлена, а тот не сводил с него глаз и, казалось, жадно глотал каждое его слово.

К концу трапезы Артюр, не спросив ни у кого позволения, вынул из кармана глиняную трубку, набил её чёрным табаком и широким, но неловким жестом зажёг её. Клубы зловонного дыма заполнили гостиную.

Матильда, госпожа де Флёрвиль и Шарль Кро, сделав вид, что не обратили на это внимания, обменивались ничего не значащими фразами.

Один Верлен остался под сильным впечатлением от юного гостя.

Супружеская чета Моте де Флёрвиль предоставила в распоряжение Артюра небольшую комнатку на третьем этаже дома по улице Николе. Это было всё равно, что жить в гостинице, причём дорогой, так как он вставал и ложился, когда ему заблагорассудится, не обращая внимания на время трапез, установленное хозяйкой дома. Иногда он обедал вместе с Верленом, Матильдой и её родителями, и к ним иной раз присоединялись Шарль де Сиври с женой, жившие в том же доме. Но бывало и так, что он блистал своим отсутствием. При этом никто в доме не знал, сидит ли он в своей комнате или ушёл куда-нибудь бродить, явится ли он к обеду или же посреди ночи.

В те дни было ещё довольно тепло, и Артюра часто видели лежащим во дворе напротив входных ворот и вкушающим послеобеденный сон. В такие моменты его лучше было не беспокоить и не предлагать ему вздремнуть где-нибудь в другом месте. Кроме того, он ломал попавшие ему в руки предметы и позволил себе унести из дома старинное распятие из слоновой кости с намерением продать его во время прогулок первому попавшемуся торговцу подержанными вещами. К тому же он никогда не мылся, не менял бельё и одежду, и от него стало дурно пахнуть.

Верлен чувствовал себя неловко и остерегался вмешиваться. Ему было неприятно выслушивать от тестя и тёщи бесконечные жалобы на поведение Рембо, но он не высказал ему ни единого упрёка. Разве что скороговоркой, вполголоса и извиняющимся тоном давал ему понять, что Матильда скоро должна родить и более чем когда-либо нуждается в покое и отдыхе, что у неё хрупкое здоровье…

Артюр не принимал такого рода доводы и не упускал случая прямо заявлять об этом Верлену, сопровождая его в частых перемещениях по Парижу с визитами. Он твердил ему, что настоящий поэт, ясновидящий, должен подняться над мелочами обыденного существования и жить в полную силу без каких бы то ни было семейных привязанностей, без этого ужасного буржуазного декора, без этих лепных потолков, расписной посуды, мягких кресел, белых салфеток на буфетах и комодах, больших зеркал, тяжёлых, тоскливых обоев, без этого удушливого запаха воска… И чувствовал, что Верлен увлечён его рассуждениями, видел, как глаза его улыбчиво загораются всякий раз, когда речь заходит о подобных вещах.