Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Я пошел на аэродром. Летного начальства не было, эскадрильи заняты боевыми вылетами и перебазированием. Под вечер вернулся самолет комполка. Он коротко рассказал, что полк, включенный в состав Южного фронта, ведет боевые действия над Молдавией. Кишиневом, Тирасполем, Прутом. Сегодня отличился капитан Давидков, тот самый, что командовал аэродромом в Новополтавке, проведя штурмовку колонн противника и сбив истребитель.

Воодушевленный полученной информацией, я понял, что война не продлится долго и немцы очень скоро будут разбиты. Я рассчитывал, что Гончаров включит меня в боевую работу, но у него были другие планы.

– Временно назначаю тебя комендантом аэродрома Новополтавка. Сейчас не до переучивания на МиГи. Технический состав и охрана, находящаяся на аэродроме идет под твое начало. Главное. замаскируйте технику. Будем действовать согласно обстановке, при необходимости организуешь оборону аэродрома.

Какая оборона, неужели сюда могут дойти немцы или, хотя бы, диверсионные группы?

– У тебя большое будущее – пошутил командир в конце разговора. вон Давидков, мой зам., до тебя этим аэродромом командовал, а теперь – почти герой.

В этот же вечер я вернулся в Новополтавку. Сказать честно. я не был рад своей должности. Я наивно рассчитывал, что командир скажет – бери МиГ и сразу в бой, громить фашистов, а он отправил меня на тихий аэродром работать сторожем пятерки самолетов и аэродромного имущества.

На следующее утро мы вывели из села на аэродром громкоговоритель, чтобы получать хоть какую ту информацию с фронта.

В середине дня над аэродромом на большой высоте пролетел немецкий разведчик. Мне очень хотелось взлететь и начать преследования, но, оценив ситуацию, я понял, что не догоню.

В ожидании прошла почти неделя. Нас не бомбили, но официальные сводки с фронта не вносили ясности в обстановку. Война продолжалась и, судя по всему, немцы двигались на восток вглубь нашей территории. Мы почти не выпивали спиртного – вдруг поступит приказ или приедет какое начальство. Я видел, что бои не заканчиваются, и как военный летчик не хотел оставаться в стороне. Наконец, когда 30 июня пришла информация о потере Львова, мои нервы не выдержали, и я совершил поступок, о котором пожалел впоследствии, хотя сейчас уже не жалею! Я наивно рассуждал так: если 131-й полк не переучен на МиГ-3, то один летчик и один самолет в полку «погоды» не сделает. Значит, я должен присоединиться к любой летной части на МиГах и вступить в бой в ее составе. Мне захотелось вернуться в дивизию Гущина, но как быстро добраться из южной Украины до Прибалтики, успев это сделать еще до конца войны. Конечно, на самолете! Это больше тысячи километров, можно долететь с одной промежуточной посадкой, где-нибудь в Белоруссии. Мы даже поспорили с Николаем. смогу ли я совершить стол безрассудный поступок, и я решил рискнуть.

Рано утром 1 июля я, поручив командование аэродромом лейтенанту, сел в МиГ, тот самый, что облетывал до войны, и поднялся в воздух. Первоначально я решил совершить посадку в Кривом Рогу. Если бы Гончаров или его заместители были на аэродроме, меня, конечно, остановили еще «на корню». Но командиры были на боевых вылетах, самолеты не имели радиостанций, а у оставшегося дежурного и технического состава не возникли ни малейшие подозрения, что я самовольничаю. Самолет принадлежал их части, я являлся летчиком полка, и все думали, что я выполняю приказание командира. Пока мой самолет до заправляли, я успел побывать в штабе, получив в секретном отделе имеющиеся карты предполагаемого района полета. В штабе я узнал, что немцы особенно продвинулись в Белоруссии, наши войска несут значительнее потери под Белостоком и Минском. Это натолкнуло меня на мысль, что лететь через Белоруссию нельзя. Я решил лететь на Смоленск с посадкой в Брянске, где был военный аэродром, а затем на Ковно. Со штурманской подготовкой и прокладкой маршрута у меня никогда не было проблем, а погода позволяла выполнять полет по наземным ориентирам. Топлива до Брянска мне хватило впритык и через два часа на остатке горючего я сел на местный аэродром. Наверное, будучи очень наивным, я представлял себе, что в таком перелете одиночного самолета нет ничего необычного. документы у меня были с собой, сяду, объясню, что перелетаю из одной части в другую, ничего крамольного – идет война.

Самое удивительное, что в Брянске меня действительно заправили, и я смог беспрепятственно подняться, взяв курс на Смоленск, где планировал быть минут через сорок. Я зашел и сел на северный смоленский аэродром, ожидая, что все пройдет также гладко как в Кривом Рогу и Брянске. Еще в воздухе я выбрал место возле технических зданий, куда подрулил после посадки. Я выбрался из кабины, навстречу мне шли несколько удивленных техников. Я сообщил, что лечу из Брянска в Ковно и прошу заправить самолет. Один из техников, видимо старший, сказал, что мне надо подойти к командирам, так как без их распоряжения мой самолет не подготовят, и проводил меня на командный пункт. Дежурный капитан посмотрел мои документы и, спросив, откуда я лечу, попросил подождать, связавшись с кем-то по телефону. Я ждал около часа, вошел особист, изучил мои документы, расспросил кто я и откуда, куда направляюсь. Он был вежлив, я бы сказал – приветлив, но его напускную вежливость перечеркивали недоверчивые сверлящие глаза с огоньком, как у кошки. Он вышел, затем вернулся и сказал, что нужно выяснить некоторые детали и сейчас за мной приедут. Я был спокоен как человек, уверенный, что ничего дурного не совершил. Через час за мной действительно приехали красноармейцы с малиновыми петлицами, посадили меня в грузовик и отвезли в здание Смоленского НКВД, то ли на улицу Чернышевского, то ли Совнаркомовскую и поместили в подвальную одиночную камеру. Несколько дней к моей особе никто интереса не проявлял. Затем меня отвели к следователю. Допрос вел сержант Госбезопасности с волевым подбородком и оттопыренными ушами. Я открыто отвечал на его вопросы, скрывать мне было нечего, рассказал, что летел на фронт к полковнику Гущину, командиру 8-й дивизии, так как мой 131-й полк воюет на И-16, не используя МиГ-3. Сержант вел себя спокойно, внимательно слушая и записывая. В конце допроса сказал – разберемся – и меня отвели обратно в камеру. Прошло еще несколько дней. Затем меня отвели к тому же следователю.

Наконец – подумал я. – разобрались и скоро я попаду на фронт.

Сержант потребовал, чтобы я рассказал, с какой целью и как оказался в Смоленске. Я выразил неудовольствие, ведь я уже много раз повторял свою историю, но еще раз проговорил, как все было.

– Сволочь, значит, правду говорить не будешь! – прошипел сержант и со всего размаха ударил меня кулаком в челюсть. Я чуть не упал со стула, во рту появился привкус крови. В любой другой ситуации я немедленно дал бы сдачи, но меня охватила полная апатия. Я был в прострации, все происходящее было как бы ни со мной. Как мог я оказаться в подобном положении!