Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Меня вызвали в третий раз, теперь я мог идти сам, боль стала утихать, но самочувствие было мерзким, как после крепкого перепоя. Допрашивали все те же военные, среди них появился новый, в форме танкиста. Меня посадили в машину и в сопровождении нескольких человек и переводчика куда-то повезли. Мы ехали недолго. Еще издали в поле я увидел торчащий из земли хвост Мессершмитта, это был самолет моей группы, но не мой. Когда подъехали ближе, я узнал «Эмиль» Отто. Самолет был сбит в воздушном бою или зенитным огнем и врезался в землю носом, оставив небольшую воронку. В кабине находился изуродованный труп моего ведущего, череп был разбит об козырек кабины, изо рта вытекала уже застывшая струйка крови. Оказывается он погиб в тот же роковой для меня вылет. Я опознал своего товарища и подтвердил, что мы служили в одной эскадре. Мы вернулись назад и меня передали танкисту.

Что будет со мной, попытался я заговорить с переводчиком. Тот зло усмехнулся.

– Гитлер капут! Расстреляют у того самого, подбитого тобой, танка.

Меня довели до передовой. Как токовых окопов у русских здесь не было, все говорило о том, что их позиции временные и только бездействие вермахта, как и их собственное, держит шаткий паритет на этих холмистых равнинах Бессарабии. Меня ткнули дулом в спину, дав понять, что надо идти вперед. Со мной, пригибаясь, с оружием на перевес шел тот самый танкист и еще один боец. Впереди на склоне холма показался мой самолет. Он лежал на «животе» в том самом месте, где остановился после вынужденной посадки. Мы прошли его метрах в пятидесяти, красноармеец плюнул в сторону «Эмиля», выстрелив в самолет. Мы продолжили путь по нейтральной территории, далее стояло несколько поврежденных танков, среди которых находился один, удачно пораженный моей бомбой. Танк не был разворочен и казался почти целым, скорее всего – был поврежден двигатель, ударной волной порвало трак. Что произошло с экипажем, остался жив, или погиб в танке?

Мы дошли до подбитой машины, в то место, где захлебнулась атака русских, в нескольких сотнях метрах дальше были окопавшиеся румынские или немецкие части. Нас заметили, возможно, привлек выстрел по самолету или просто хорошо сработали наблюдатели. На мне была немецкая форма, достаточно изодранная, но еще узнаваемая. Неожиданно по нам застрочил пулемет, это был хорошо узнаваемый лязг МГ-34. Красноармейцы упали на землю, танкист был ранен, я бросился под днище танка, рассчитывая укрыться и от огня своих и от пули русских. Те замешкались, растерявшись, что делать в первую очередь. найти и застрелить меня, или тащить к своим раненого товарища. Их замешательство не могло длиться вечно, я попытался отползти как можно дальше, под второй танк, но враг, наверняка, и из положения лежа, в конце концов, сделал бы свое дело. В следующую минуту стрельба усилилась, я услышал крики «Ура! – это пошли в атаку немецкие пехотинцы, им навстречу, со стороны позиций противника послышались такие же возгласы – это русские пошли во встречную атаку. Я никогда не задумывался раннее, что и русские и немцы идя в атаку, кричат одинаковое «Ура!». А ведь это еще боевой клич викингов. «с нами Тор!» или нечто подобное.

Красноармеец, взвалив на плечи раненого танкиста, пригнувшись, бросился в сторону своих, я побежал к наступающим соотечественникам.

Штыковая атака, рукопашный бой – это вам не ссора толпы мальчишек. Когда в бой идет все. оружие, стреляющее в упор, приклады, ножи, лопаты, каски. Все смешивается в месиве раскроенных черепов и проткнутых тел, в кровавой пене и криках умирающих. Наши, отбив меня не стали продолжать бой, русские также отступили. Все закончилось, как и началось – перестрелкой с малой дистанции.

Я попал в расположение 54-армейского корпуса, откуда в сопровождении прибывшего на машине командира группы Клаузена был направлен в ближайший армейский госпиталь, а затем переправлен в Германию. У меня было сломано несколько ребер, но, главное, я оказался обладателем крепкого черепа, кости которого были целы. И хотя меня мучили периодические головные боли, после двух месяцев лечения я был допущен к полетам и направлен в свою часть.

Раньше я не воспринимал противника как живых людей! Да, я стрелял в них из пушек и пулеметов, сбрасывал им на головы бомбы, но русские были для меня чем-то, похожим на движущиеся мишени – безликие и далекие, теперь, у меня появился личный повод ненавидеть врага, желание поквитаться за себя, за Отто и других немцев.

Прибыл в Мизил в штаб 2-й учебной эскадры, и начал восстанавливать навыки. Голова иногда болит, но я стараюсь не жаловаться доктору. С восстановлением проблем нет. 12 октября перелетели на аэроузел Чаплинка. Получил постоянную машину, такой же «Эмиль» как и потерянный мной в Бессарабии. Через день группу перевели в Мариуполь. Илефельд определил во вторую эскадрилью. Я все больше проникаюсь уважением к своему начальнику. Будучи командиром эскадры, он продолжает летать сам, одерживая победы. Он отличный тактик и прекрасный пилот. Он патриот, преданный идеалам рейха, и при этом скромный человек, не афиширующий свой патриотизм показным поведением на земле. Иногда мне кажется, что он вообще не признает идеи национал-социализма, свою компетентность он доказывает в воздухе и как боевой командир, но не как речистый пропагандист. Илефельд ввел меня в обстановку. 1 октября началось наступление на Москву. Под руководством Кессельринга сосредоточена половина всех сил люфтваффе на русском фронте. Однако по причине ухудшения погоды, действия авиации на севере и в центре ограничены. Нас перебросили из Румынии, отведя более скромную роль действий на южном участке фронта. От Курска до Сталино мы чуть ли не единственная боеспособная часть немецкой авиации, способная поддержать наземные войска, наступающие на Харьков и Крым. Мариуполь – передовой аэродром равноудаленный и от Харькова и от Крыма.

16 октября я снова в деле, атакуем русский аэродром. Два бомбардировочных звена без истребителей сопровождения. Атака должна была получиться внезапной, поэтому вылетели, как только рассвело в 7.30 утра. Безоблачно, но чувствуется наступление осени, солнце встает поздно, сыро.

Под огнем ПВО, выбрав цели проштурмовали аэродром. Я избавился от бомб, сбросив их на пустую стоянку, в следующем заходе обстреляв одиночное зенитное орудие. Атака не была успешной, но испытывать судьбу я не стал. Звено легло на обратный курс, два «Эмиля» сильно дымили, даже находясь в другом самолете можно было понять, что их двигатели получили повреждения. Один так и не дотянул. Мой ведущий – лейтенант Гейхард, посадив самолет на вынужденную на территории занятой русскими. Мы попытались сделать круг над местом его посадки, но сильный огонь с земли исключил возможность спасения. Представляю, какой прием ждет его у русских!