Семен Брилиант - И. А. Крылов. Его жизнь и литературная деятельность

Есть указания еще на несколько писем.

К славе своей Крылов не был нечувствителен: «Однажды летом шел он по какой-то улице, где перед домами были разведены садики. Он издали заметил, что за одною отгородкою играли дети, и с ними была дама, вероятно мать их. Прошедши это место, случайно взглянул он назад и видит, что дама берет детей поочередно на руки, поднимает их над заборчиком и глазами своими указывает на Крылова каждому из них».

Со слезами на глазах, говорят, рассказывал Ив. Анд. об этом друзьям. К этому же времени относится и анекдот, рассказанный в «Русской Старине» в 1870 году, как двое студентов встретили Крылова на улице и один из них, не зная И. А., сказал: «вот туча идет». На что Крылов, будто бы, услышав эти слова, сказал экспромтом: «и лягушки заквакали». — Тот же рассказчик повествует, что Крылова встретил на Невском Государь и сказал ему: «давненько тебя не видал», на что И. А. живший как известно в Импер. Публичной Библиотеке ответил: «а, кажись, соседи, Ваше Величество».

Иван Андреич пережил Екатерину, Павла и Императора Александра I. Десять тысяч рублей на издание басен в 1824 году была последняя милость царя. Император Николай так же благосклонно относился к баснописцу, и в 1831 г., в числе подарков своих на Новый год великому князю наследнику цесаревичу, прислал бюст Крылова. Несколько лет спустя удвоена была ему пенсия. Императрица Александра Федоровна жаловала часто Крылову букеты. Он хранил их, и засохшие цветы положены были на груди его после смерти, во время отпеванья. Крылова приглашали и на маскарады во дворце. Однажды в доме Оленина заметили, что Ив. Андр. в мрачном расположении духа. «Что с вами, дедушка?» — спросила его Варвара Алексеевна, которую он особенно любил. — «Да вот беда: надо ехать во дворец в маскарад, а не знаю, как одеться». — «А вы бы, дедушка, помылись, побрились, оделись бы чистенько, вас там никто бы и не узнал». Шутка искренно любимой «фавориточки», как называл Крылов любимицу, развеселила его, но забота осталась. По совету знаменитого Каратыгина, баснописец нарядился в костюм боярина-кравчего.

Маскарад устроен был на английский манер. Кому достался кусок пирога со спрятанным в нем бобом, тот был царем праздника. К этому-то царю Крылов, соответственно своей роли и костюму, обратился с речью.

Государю понравилось это стихотворение. Тогда Крылов просил дозволения прочесть «Вельможу» — эту басню почему-то не разрешали ему печатать. Она так понравилась царю, что он обнял Крылова, поцеловал его и промолвил: «пиши, старик, пиши». Разумеется Крылов получил дозволение ее напечатать. Таким образом умел Крылов и теперь достигать цели.

Справедливо, что беспечность и празднолюбие Крылова происходили больше от равнодушия к тому, чем жизнь увлекает других, нежели от истощенья душевных его сил. Светлый ум и твердая воля сохранились в нем до последних дней.

Крылов еще имел довольно сил, чтобы пережить свой праздник — пятидесятилетний юбилей литературной деятельности, 2 февраля 1888 года. Скромный баснописец сказал друзьям, приехавшим за ним перед началом праздника: «Я не умею сказать, как благодарен за все моим друзьям, и конечно мне еще веселее их быть сегодня вместе с ними. Боюсь только, не придумали бы вы чего лишнего: ведь я то же, что иной моряк, с которым от того только и беда не случалась, что он не хаживал далеко в море». Конечно такая скромность придавала только больше прелести празднику. Трудно описать трогательное величие этого праздника, отличавшегося необыкновенной искренностью и сердечностью. Всему придавала особый характер оригинальная личность баснописца, его скромность, простота и слава, уже так давно окружавшая его имя. Жуковский, кн. Одоевский, Плетнев, кн. Вяземский и др. приветствовали его — кто речью, кто стихами, а публика — цветами и восторженными проявлениями любви и радости. Листки из одного венка раздавал Крылов на память друзьям. Он был сильно тронут. Кроме тостов и гимна, Петров пропел положенные на музыку, стихи кн. Вяземского:

После юбилея была выбита в память его медаль. Крылов получил массу писем с выражениями поклонения, любви и дружбы.

Оригинальное поздравление было в письме за подписью «Лев — за себя и прочих зверей и скотов. Орел — за себя и прочих птиц». Звери и птицы, узнав, что другие животные (т. е. люди) празднуют юбилей баснописца, благодарят Крылова за то, что на пути к бессмертию он взял с собою и их. Они обещают ему, когда получат дар слова, устроить свой праздник, на котором расскажут, как его басни исправили их нравы. Соловьи будут воспевать своего певца, а ослов (это всего труднее) заставят молчать.

Газеты и журналы не переставали долго заниматься юбилеем Крылова и им самим; но сам-то он вовсе этим не интересовался и ушел снова в свой угол, на свой диван в гостиной, где утопал в облаках дыма, выкуривая в день до 50 сигарок. В том же году, вслед за радостью, почестями и славой, он потерял лучшего друга. Умерла Е. М. Оленина. В утешение этого горя имел он удовольствие в это время выбрать и назначить двух стипендиатов на проценты с собранной по случаю юбилея суммы около 60,000 руб. По желанию великой княгини Марии Николаевны художником Ухтомским была списана с натуры комната, где занимался Крылов, и он сам в том виде, «в каком одна только муза его видит, т. е. в шлафроке».

В 1841 г. Крылов оставил службу, с пенсией около 12,000 руб. ас. и поселился на Васильевском острове, в доме купца Блинова, по 1-й линии. Отсюда даже в Английский клуб стал он выезжать довольно редко. В следующем году он получил снова приглашение, от имени великой княгини Елены Павловны, принять участие в маскараде, в костюме русского боярина, «в кадрили знаменитых поэтов». Страстный любитель музыки, он уже после отставки, живя на острове, вышел из своего логовища послушать знаменитую Виардо-Гарцию. Собственная его скрипка давно уже висела беззвучно на стене, и струны её покрыты были густою пылью, как и все вокруг него. «Лучшие друзья его были уже в могиле. Лета, а особливо тучность отягощала его; сердце осиротело, он грустил. Посещаемый литераторами, он был однако разговорчив, ласков и всегда приятен». Патриарх русской литературы, он пережил целую плеяду молодых поэтов: гениального Пушкина и Грибоедова, Батюшкова, Лермонтова и др. Он остался один пред их могилой, сам уже усталый от жизни и славы, и прав был, кажется, поэт, сказавший в это время желчно: