Софья Аверичева - Дневник разведчицы

Так скверно стало на душе. Но тут раздалась команда:

— Стройся! Приехали артисты театра Волкова!

Строем пошли в клуб. В клубе душно, зал набит до отказа. Концерт прошел с большим успехом. Клава Волкова, как обычно, выступала в своем черном платье с прорезными карманами, в черных с белой отделкой туфлях и пела во всю мощь: «Хлопцы, чьи вы будете? Кто вас в бой ведет? Кто под красным знаменем раненый идет?» Ребята аплодировали, кричали «бис». Потом С. Ромоданов и А. Магницкая сыграли сцену из пьесы «Парень из нашего города».

Домой все возвращались довольные, а я, то ли от духоты, то ли еще от чего вдруг скисла.

23-е июня.

Дни мчатся. Говорят, боевая подготовка будет продолжаться меньше месяца, а там — в путь-дорогу. Тружусь изо всех сил. Ползаю, бегаю, бросаю гранаты. Хочется не отставать от ребят, чтоб не говорили: «Зачем берут этих баб».

На занятия выдают боевые винтовки, но без патрон. Под тяжестью сгибается мое немощное тело. Но никто этого никогда не заметит. Некоторые ребята ворчат: надоело, скорей бы на фронт, но большинство понимает, что без этого нам на фронте делать нечего.

1-е июля.

Вот и долгожданный день. Получили обмундирование: брюки, гимнастерки, пояс и красно-желтые сапоги — подарок рабочих фабрики «Североход». Учимся скатывать шинель, навертывать портянки. Некоторым кажется, что это пустяки, а нам говорят: в боевой обстановке нет мелочей, нет пустяков.

Вместо винтовки выдали новенькие автоматы. Чистим их, отчищаем от масла. Такое ощущение, будто я получила что-то очень ценное. Оглянулась вокруг, и мне показалось: у всех такое же чувство.

Пришла в комнату. Девушки получили юбки, гимнастерки. Сидят, подшивают, подгоняют обмундирование по своим фигуркам.

2-е июля.

Сегодня первый большой поход с полной выкладкой. В походе весь батальон, кроме взвода девушек. Подняли нас ночью по тревоге. Смотрю на своих товарищей и не узнаю. Стоят подтянутые, строгие, настоящие бойцы. Что значит форма!

Я красноармеец Аверичева. Красноармеец. В этом есть что-то значительное. Даже сама себя зауважала.

Двинулись по костромской дороге. Все как в боевой обстановке. Шагаем молча. Шаг за шагом. Пробегают связные. Слышен голос командира батальона. Шаг за шагом, шаг за шагом. Начинает надоедать противогаз, особенно скат шинели, он натирает шею. Сгибаются плечи под тяжестью автомата и вещевого мешка. Все чаще раздается команда: «Подтянись!» Ноги гудят. А вдруг не дойду! Глупости! Дойдешь, дойдешь! Шире шаг, дыши глубже, ровнее.

Светает. Изумительное утро, теплое, солнечное, ясное. Где-то, не так уж далеко от нас, идет страшная война. Погибают люди. А здесь поют птицы, стрекочут кузнечики…

— Привал! — неожиданно прозвучала команда.

Батальон расположился на обочине дороги. Лежим — ноги кверху.

Я облегченно вздыхаю:

— Чудесно!

— Ну уж и чудесно. Все тело гудит. Вот они начались, прелести…

И вдруг как будто прорвало наших ребят.

— Первых трудностей испугался! Да это же легкая туристская прогулка!

— Сидел бы дома у маминой юбки!

— Если тебе даже трудно, не ной, — будь мужчиной!

— Ребята! — старался перекричать всех Высотский. — А по-моему, у нас все здорово складывается. Мы добились своей цели: скоро отправляемся на фронт.

— На пушечное мясо, — не унимался ворчун. Это был красноармеец Мельников.

— Так раньше говорили солдаты, когда гнали их воевать за царя-батюшку, а мы идем сами, добровольно, свою советскую власть защищать! — горячо доказывал Высотский.

Все дружно поддержали Высотского, а Мельников сконфуженно оправдывался: «Это я так, товарищи, от усталости».

Подошел командир батальона, капитан Сташкевич, присел около нас, закурил трубку.

— Ярославскую коммунистическую дивизию из-под Москвы бросили на Калининский фронт, в Смоленскую область, — сказал он. — Там она попала в сложные условия. Невыгодные позиции — болото, леса. Отрезана от всех коммуникаций, бездорожье. Немец сидит на шоссейных дорогах и высотах, со складами боеприпасов и продовольствием. А наши голодные, едят конину. Вместо хлеба — сырое зерно с неубранных полей. Немцы кричат: «Эй, бушлатники, ярославцы! Коммунисты! Сдавайтесь, все равно вам капут». Но ярославские коммунисты стоят насмерть. Тянут на себе по болотам пушки, боеприпасы, экономят каждый снаряд, каждый патрон и отвоевывают советскую землю — пядь за пядью.

Затаив дыхание, слушаем комбата. Ромка Перфильев— беленький, с голубыми глазами парнишка — вскочил:

— А мне, ребята, совсем не страшно. Вот честное слово! — прозвенел его чистый высокий голос.

Команда:

— Поднимайсь! Стройсь! Вперед — марш!

Зазвучала песня.

4-е июля.

Двадцать дней нашего боевого учения. В лагере оживление. К нам прибыли из Ярославля представители обкома партии, обкома комсомола, облвоенкомата… Выстроили весь батальон. Стоим в ярко-желтых сапогах, похожие друг на друга, как семеро из одной скорлупы. Принимаем присягу.

После церемонии ко мне подходит военком:

— Хотите в Ярославль? Попросите увольнительную на сутки, довезу до города.

В машине военкома мчусь в Ярославль. Может, последний раз вхожу в родной театр. За кулисами тишина. Репетиции закончены, в театре одни технические работники. Они встречают меня ласково, тепло. Серафима Михайловна Варламова, Симочка, как мы привыкли ее называть, потащила меня в костюмерный цех. Принесла из буфета чечевичный суп. Уплетаю с удовольствием. Тут же мне перешивают гимнастерку. Симочка молча глядит на меня, положив на стол маленькие руки. Ее муж, Володя Митрофанов, уже давно там, на фронте, в Ярославской коммунистической дивизии.

Распрощались… Я пошла по бульвару к Волге…

Увольнительная подходит к концу. Вот и кончился мой последний день мирной жизни.

Почти все девушки из батальона ушли прощаться с родными. В лагере идут последние приготовления. Батальон собирается на фронт.

5-е июля.

Ранним утром девушки и штаб батальона уехали на машинах с боеприпасами и продуктами. А за ними и весь батальон двинулся на станцию Всполье. Впереди наша первая комсомольская рота. Идем по костромской дороге. Проходим мимо театра Волкова. Красноармеец Людин заиграл на баяне, а Ларин, наш ротный запевала, звонким, чистым голосом запел: «Слушай, товарищ! Война началася, бросай свое дело, в поход собирайся». Сначала рота, а за нами и весь батальон подхватил: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это».

На улицах толпы народа.

— Господи, молоденькие какие!

— Возвращайтесь здоровенькими!

Смотрят на нас со всех сторон добрыми глазами, и от этих родных глаз на душе хорошо. Тут же, конечно, мальчишки — непременные свидетели и участники всех происшествий. Бегут за нами с серьезными лицами, пристраиваются рядом, стараясь шагать в ногу.