Альфред Штекли - Томас Мюнцер

Ответ был размножен на типографском станке. Жители Орламюнде, не колеблясь, придали гласности замыслы Мюнцера. Они не хотят ничего и слышать о его преступных затеях.

Как оказалось, Карлштадт участвовал в составлении этого письма и требовал, чтобы оно было достаточно резким. Брат Андреас, по его словам, «помог орламюндцам потушить разжигаемый Мюнцером пожар».

И он ставил это себе в заслугу.

«Письмо орламюндцев» было напечатано в Виттенберге.

Неожиданно пришел приказ герцога: Мюнцера, Цейса, Рюккерта и двух членов магистрата, Рейхарда и Боссе, зачем-то срочно потребовали ко двору.

В Веймар они прибыли 31 июля. Было воскресенье, и делами никто не занимался. Только на следующий день их вызвали в замок. Мюнцер думал, что с ним будут говорить в присутствии остальных альштедтцев. Однако им велели подождать. Герцог Иоганн встретил его с явной неприязнью.

Это был настоящий допрос. Мюнцер никак не мог понять, чем герцог так возбужден? Грубо напустился он на Мюнцера с упреками. Хорош проповедник слова божьего, который, где бы ни появился, сеет семена распрей и смут! Его дух — это дух разрушения и кровопролития. Он восстанавливает подданных против их законных государей. Может быть, он еще станет уверять, что не распалял страстей черни своими возмутительными речами и не лил на головы князей потока оскорблений? Его счастье, что об этом, как и о многом другом, узнали только теперь.

Что осмелился он во всеуслышание заявить о самом курфюрсте? У «старого бородача» столько же мудрости в голове, как у Мюнцера… Где? По знаку Иоганна секретарь прочел одну из бумаг. Выразительное сравнение!

Выдержка не изменила Томасу. Герцог волен читать какие угодно бумажки. Мало ли на свете клеветников и подметных писем! Томас упорно стоял на своем:

— Таких или подобных слов я никогда не произносил!

Герцог изменился в лице. Разве альштедтский проповедник довольствуется бранью? Он окрестил законных правителей «безбожными» и подстрекает народ к мятежу. Он создал союз, допустимость которого совершенно не подтверждается библией. Он будет отрицать, что призывал вступать в этот союз?

Нет, этого Мюнцер отрицать не будет. Он считает, что поступал верно. Естественное право на самооборону позволяет людям объединяться, чтобы не быть беззащитными перед злодеями, которые препятстствуют торжеству Евангелия.

Его оборвали. Он еще смеет говорить об Евангелии! В землях курфюрста и герцога, как ему известно, никому не возбраняется проповедовать слово божье. Но его учение не от бога, а от дьявола. Поэтому-то он и избегает диспута с теологами Виттенберга!

Тут вспылил Мюнцер. Для того чтобы судить об его учении, надо хотя бы его понимать. Он не виноват, что герцог глух и не разумеет истины. Не каждому дано разобраться в уловках книжников. Зря его упрекают в том, что он не желает отдать свою веру на суд виттенбергским мудрецам, которые поторопились бы, собравшись в закутке, опорочить ее и назвать ложной. Он готов защищать ее от всех хулителей. Но это должно произойти не перед жалкой кучкой книжников, а в присутствии народа. Тогда он докажет, кто отстаивает справедливое дело, а кто поклоняется сатане!

Ни герцог, ни его советники не спорили с Мюнцером. Пусть-ка он лучше расскажет, как мутит толпу бредовыми картинами близкого переворота. Его настойчиво расспрашивали все об одном и том же. Чего они хотят? Он достаточно подробно изложил свои воззрения в «Проповеди перед князьями». Герцог сам ее слушал.

Почтительным его не назовешь. Ему велели выйти. Иоганн приказал ввести для допроса остальных альштедтцев.

Мюнцер не знал, что творится за плотно закрытыми дверьми. Ждать пришлось очень долго, пока они появились один за другим — Цейс, Рюккерт, Боссе и Рейхард. Они были чем-то очень взволнованы, но старательно делали вид, что ничего особенного не случилось.

Потом снова в зал был потребован Мюнцер. Иоганн сказал, что порицает его за грубость, допущенную в проповедях, и за выпады против властей. Однако решать его судьбу он сейчас воздерживается. Он хочет все обсудить с курфюрстом. Мюнцер должен отправиться в Альштедт, избегать всяких действий и речей, могущих вызвать беспорядки, и спокойно ждать, когда ему объявят высочайшую волю.

У дверей его встретил Цейс:

— Ну как?

Лицо Мюнцера было хмурым и бледным. Он неопределенно махнул рукой:

— Похоже, дело идет к тому, что мне придется поискать места где-нибудь в другом княжестве!

На дворе какой-то крестьянин возился с телегой. Он выпрямился и с любопытством разглядывал Томаса. Княжьи челядины, фурманы и конюхи повалили следом за Мюнцером — горластые насмешники: «Где же твой прославленный дух святой?» К ним присоединилось несколько попов. В воротах его осыпали руганью ландскнехты. Мюнцер, не отвечая, прошел мимо. Желтые пятна проступили на скулах.

Большую часть дороги ехали молча. В ответ на настойчивые вопросы Томаса Рюккерт повторял, что герцог не объявил никакого решения. Боссе и Рейхард говорили то же самое. Один шоссер почему-то не смотрел Мюнцеру в глаза и нервно теребил поводья.

Томас тщетно ломал голову. Где кроется причина такой разительной перемены в настроениях герцога? Две недели назад, после проповеди в альштедтском замке, Иоганн был растерян и подавлен. Но ничто не свидетельствовало о его враждебности к Мюнцеру. В Веймаре его точно подменили. Он устроил ему настоящий допрос и разговаривал с ним, как с обвиняемым. Почему?

Вернувшись в Альштедт, Мюнцер понял все. Ему передали печатный экземпляр лютеровского «Послания саксонским князьям о мятежном духе». До какой низости докатился Мартин! Ослепленный ненавистью и страхом, он решился на донос.

Доктор Мартин, предавая бывших товарищей, умолял своих повелителей задавить дух мятежа. Он начал с подобострастного обращения к князьям. Затем пустился рассуждать об извечной борьбе дьявола со словом божьим. Сатана не гнушается ничем: когда открытое насилие оказывается недейственным, он вводит в бой ядовитые речи. Там, где дьявол не надеется одолеть силой, он прибегает к хитрости и выпускает на сцену раскольников и лжепророков. Множатся секты, которые должны погубить истину.

Виттенбергского папу мысль о Мюнцере приводила в ярость. Он называл его бесом и сатаной, изощрялся в ругательствах и насмешках.

«Я обращаюсь к Вам, — писал Лютер, — только потому, что понял из их писаний, что этот сатана не ограничится словами, а намерен пустить в ход кулаки, применить силу против властей и поднять настоящий бунт».