Лоуренс Аравийский - Семь столпов мудрости

Главы со 107‑й по 122‑ю. Наши мобильные силы, в состав которых входили бронеавтомобили, приданные нам аэропланы, арабские регулярные войска, бедуинские формирования, сосредоточивались в Азраке с целью перерезать все три железные дороги, отходившие от Дераа. Южную линию мы перерезали близ Мафрака, северную – под Араром, западную – близ Мезериба. Мы обошли Дераа и, несмотря на авиационные налеты, соединились в пустыне.

На следующий день начал наступление Алленби, за несколько часов наголову разбивший турецкие армии.

Меня доставили аэропланом в Палестину, где я получил приказы, связанные со следующей фазой наступления на север.

Чтобы ускорить уход противника из Дераа, мы подошли к городу с тыла. К нам присоединился генерал Бэрроу, вместе с которым мы продолжали продвигаться к Кисве, где соединились с австралийским кавалерийским корпусом. Наши объединенные силы вошли в Дамаск, не встретив сопротивления. В городе произошло некоторое замешательство. Мы постарались успокоить горожан. Все трудности устранил прибывший Алленби, после чего он разрешил мне уехать.

Было неизъяснимым удовольствием оставить за спиной густую пелену туманов. Двигаясь дальше вместе, Уинтертон, Насир и я обменялись выражениями признательности друг другу. Лорд Уинтертон, опытный офицер из корпуса верблюжьей кавалерии Бакстона, был последним прибывшим к нам коллегой. На шерифа Насира, который командовал ударными частями арабской армии под Мединой, мы получили также и полевое инженерное обеспечение. Он заслуживал чести участвовать в походе на Дамаск как отличившийся в сражениях в Медине, Ведже, Акабе, Тафилехе и во многих других.

Старательный фордик упорно бороздил пыль далеко за нами, а наш великолепный автомобиль буквально проглатывал знакомые мили. Я когда-то гордился тем, что доехал от Азрака до Акабы за три дня, теперь же мы проделали этот путь за два дня и отлично спали по ночам в этом мрачном комфорте, на ходу, приятно расположившись в «роллс-ройсах» как великие военные деятели.

Мы еще раз подумали о том, какой легкой была военная жизнь высокопоставленных военных. Изнеженность тела и неисчерпаемые деньги помогали им сосредоточиться на кабинетной работе, тогда как наши измученные от усталости тела укладывались где попало, чтобы в оцепенении уснуть хоть на час на рассвете или на закате, поскольку в это время суток продолжать движение было нежелательно. Много дней мы проводили в седле по двадцать два из двадцати четырех часов в сутки, поочередно становясь во главе колонны, чтобы вести ее через мрак пустыни, тогда как остальные в полузабытьи клевали носом, полностью положившись на чутье своих верблюдов.

Это действительно было не более чем полузабытье, потому что даже при самом глубоком сне в этих обстоятельствах нога прижималась к плечу верблюда, чтобы поддерживать его, так сказать, крейсерскую скорость, и всадник немедленно просыпался при малейшем нарушении равновесия, когда верблюд просто оступался или едва заметно отклонялся от курса. Нас поливали дожди, засыпали снега, всей своей палящей силой испепеляло солнце, у нас не хватало еды, воды, и над нами постоянно висела угроза нападения турок или же арабских разбойников. И все же эти изнурительные месяцы пребывания среди бедуинских племен позволяли мне выстраивать свой план в безопасности, которая новичкам не могла не казаться иллюзией безумца, в действительности же была не более чем точное знание всего того, что меня окружало.

Теперь пустыню назвать нормальной было нельзя. Она буквально кишела людьми. Мы постоянно находились у них на глазах. Взгляд наш не отдыхал от зрелища полупризрачных караванов солдат и бедуинов на верблюдах, бесконечных вьюков, медленно двигавшихся на север по бескрайней Джеферской равнине. С удовлетворением отмечая это размеренное движение, которое было добрым знаком сосредоточения в Азраке точно в намеченный срок, мы обогнали колонну. Мой превосходный водитель Грин однажды разогнал машину до скорости шестьдесят семь миль в час. У полузадохнувшегося в грузовом отсеке Насира едва хватало сил махать рукой через фарлонг каждому из друзей, которых мы обгоняли.

В Баире мы услышали от встревоженных воинов племени бени сахр, что накануне турки совершили неожиданный бросок из Хесы в Тафилех. Мифлех решил, что я сошел с ума или просто был сильно навеселе, когда я откровенно посмеялся этой новости, потому что, произойди это событие четырьмя днями раньше, это задержало бы азракскую экспедицию, но теперь, когда мы уже выступили, противник мог бы взять Абу-эль‑Лиссан, Гувейру да и саму Акабу – и с богом! Запущенные нами и пугавшие турок разговоры о продвижении на Амман заставили противника выступить для противодействия нашему мнимому удару. Каждый солдат, отправленный ими на юг, сокращал численность контингента, которому действительно предстояло схватиться с нами, не на одного, а на десятки человек.

В Азраке мы обнаружили нескольких слуг Нури Шаалана и автомобиль «кроссли» с офицером военно-воздушных сил, летчиком, а также некоторое количество запасных частей и брезентовый ангар на две машины, приданные нам для прикрытия сосредоточения. Первую ночь мы провели на аэродроме и были страшно наказаны за это. Подлые, покрытые только что не броневым панцирем верблюжьи слепни, кусавшиеся, как шершни, облепили все открытые части наших тел и держались там до самого захода солнца, после чего наступило благословенное избавление, потому что холодным вечером зуд от укусов затихал. Но тут изменилось направление ветра, и на нас обрушились тучи забивавшей глаза соленой пыли, не унимавшейся целых три часа. Мы лежали, натянув на головы одеяла, но уснуть так и не смогли. Каждые полчаса приходилось стряхивать наметенный песок, грозивший похоронить нас навеки. В полночь ветер прекратился. Мы выбрались из своих пропитанных потом гнезд и беспечно приготовились поспать, когда на нас накатилась туча мерзко пищавших москитов, с которыми нам пришлось сражаться до рассвета.

На рассвете мы перенесли лагерь на гребень Меджаберского кряжа, милей западнее воды и двумястами футами выше болот, где оказались открытыми всем ветрам. Немного отдохнув, подняли туда же ангар, а потом искупались в серебристой воде, раздевшись у сверкавших на солнце прудов, жемчужные откосы и дно которых отражали небо, вызывая какое-то необычное, лунное сияние. «Восхитительно!» – воскликнул я, бултыхнувшись в воду и отплывая от берега. «Но что хорошего торчать в воде?» – спросил Уинтертон. Но тут, как бы отвечая на его вопрос, его больно укусил слепень, и он прыгнул в воду вслед за мной. Мы поплавали, поминутно смачивая головы, но слепни были, видно, слишком голодны, чтобы бояться воды, и уже через пять минут мы выскочили из пруда и молниеносно оделись, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из двух десятков ранок от укусов злых насекомых.