Алексей Брусилов - Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

Там, в дивном парке, он несколько лучше себя чувствовал и сердечно всегда благодарил нас за это. С. К. Родионов, чисто русский человек по уму и сердцу, был подходящий ему собеседник. Но где он?! Уж года три мы его перестали встречать. А в то время он все хлопотал о спасении многих музейных вещей и с помощью Н. И. Троцкой собирал их в Нескучном дворце. Комендантом там был старый придворный лакей, тоже влюбленный в старину. Поэтому и нам с Поливановым там легче дышалось. Хотя я там не жил, а только иногда гулял. Но так ли все это теперь? Не знаю. Давно там не был.

Вскоре, во время этих коробивших меня заседаний особого совещания, я несколько отвлекся тем, что мне удалось создать свое положение так, чтобы быть полезным своим по духу людям. Для этого я решился дать свою подпись под воззванием к офицерам. Я приведу его целиком для того, чтобы подчеркнуть разницу в том, чего я хотел и что мог сделать.

«Воззвание ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились. Свободный русский народ освободил все бывшие ему подвластные народы и дал возможность каждому из них самоопределиться и устроить свою жизнь по собственному произволению. Тем более имеет право сам русский и украинский народ устраивать свою участь и свою жизнь так, как ему нравится, и мы все обязаны по долгу совести работать на пользу, свободу и славу своей родной матери России.

В особенности это необходимо в данное, грозное время, когда братский и дорогой нам польский народ, сам изведавший тяжелое иноземное иго, теперь вдруг захотел отторгнуть от нас земли с искони русским, православным населением (тут нужно отметить, что в некоторых газетах было напечатано слово «православным», как-то проскочило, а в других было выпущено) и вновь подчинить их польским угнетателям.

Под каким бы флагом и с какими бы обещаниями поляки ни шли на нас и Украину, нам необходимо твердо помнить, что какой бы ими ни был объявлен официальный предлог этой войны, настоящая главная цель их наступления состоит исключительно в выполнении польского захватнического поглощения Литвы, Белоруссии и отторжения части Украины и Новороссии с портом на Черном море («от моря до моря»).

В этот критический, исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к Родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам не нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской рабоче-крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку Россию [149].

Насколько в то время было известно, до четырнадцати тысяч бывших офицеров всех рангов отозвались на это воззвание и армия ими пополнилась, хотя им не верили и неохотно давали командные места. Но не в этом дело, а в том, что я добился освобождения их из тюрем и лагерей. Это была моя основная мысль, надежда, цель. Они мне были нужны не в тюрьмах, а на свободе.

Повторяю, много ругательных и хвалебных писем я получал в то время, но привожу только одно из них для того, чтобы дать полнее картину моей работы и моих стремлений.

«Милостивый государь, генерал Брусилов! Сегодня со слезами читала Ваше воззвание ко всем бывшим офицерам. Впервые за 2,5 года почувствовала я, что этих бедных изгоев сейчас признали за людей и обращаются к ним не со злобным шипением, называя их «золотопогонной сволочью, гнусными паразитами, недоучившимися, белобрысенькими дворянчиками» и т. д., а обратились к ним, как к людям, как к специалистам и как к защитникам “нашей дорогой матушки России”… Защищать “матушку Россию” пойдут все офицеры, в этом я уверена, и будут защищать ее так, как умели это делать в свое время, в благодарность за что с них стали срывать погоны и обдавать грязью.

“Забудьте все обиды, нанесенные вам”.– “Охотно”,– скажу я Вам в ответ, но пусть это скажет кто-нибудь из вождей, которые поносили, топтали и убивали в нас любовь к Родине и русскому народу. Чьим именем это все проделывалось. Вы же лично, как генерал русской службы, Вы своих офицеров не оскорбляли. Мой муж тоже один из “бывших” – томится несчастный в тюрьме, и вот теперь я стою в недоумении: что же будет с ними? Вернут ли им право стоять за “матушку Россию”, или это право может быть предоставлено только свободным?

Мне кажется, что если сосчитать, то свободными “бывших” офицеров окажется очень незначительный процент. Вот если бы Вы, генерал, прежде чем писать свое воззвание, выговорили бы освобождение невинных людей из тюрем, лагерей и тому подобных учреждений, где находят себе приют миллионы людей “Свободной России”,– тогда можно было бы говорить об энтузиазме, благородном порыве и вообще о тех возвышенных чувствах, о которых нас заставили забыть давным-давно своими издевательствами, науськиваниями и злобой, злобой без конца…

Пока тюрьмы будут заполнены, пока все матери, дочери, жены, сестры, невесты, отцы, братья, друзья и знакомые несчастных заключенных будут проливать слезы о них, до тех пор массового наплыва добровольцев-офицеров Вы ждать не вправе. Раз Вы стали у власти [150], призывая на защиту Родины от поляков своих бывших соратников, то Ваша обязанность прежде всего дать им гарантию свободы. Наступление поляков несет иго всей России, всему народу, а им, мученикам, возможно и освобождение, если, конечно, еще до прихода поляков они не будут расстреляны озверевшей властью.

Итак, генерал, дайте свободу нашим офицерам, а потом уже готовьте им места в Красной армии для защиты “матушки России”, а не злой, бессердечной, несправедливой, ненавистной мачехи. Не подписываю своего имени не из-за того, что боюсь Вас, нет, а говорю искренно, что боюсь ЧК. Для правды – свободы нет.

Смею надеяться, что это письмо не субъективно и под ним подписались бы тысячи родных несчастных бывших офицеров, а потому буду надеяться, что на это письмо, генерал, Вы будете в ближайшее время реагировать в прессе или в Ваших распоряжениях. Помоги вам Бог. Если же судьба приведет нас когда-либо встретиться, то, я, конечно, не побоюсь открыть Вам свое инкогнито».