Алексей Брусилов - Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

Знаменитые жилищные товарищества и управдомы после того, как повыгоняли всю интеллигенцию, заменили ее всех сортов неучами, – сделались очагом раздоров и возмутительного произвола. Умнейший и хитрейший человек их изобрел, так как более удачно насадить гражданскую войну для вящего торжества советской власти в каждом доме – мудрено. И ведь в каждом жилищном комитете существуют знаменитые «тройки» от ГПУ.

Никому, даже ребенку в постель сделать, и то втихомолку нельзя, все известно, о каждом шаге все доносится, каждое слово и движение взвешивать нужно. Противно и тошно жить при сознании, что в Отечестве нашем такая масса подленьких, дрянных людишек! А расфранченные, раздушенные дамы и хлыщи, служащие в ГПУ!..

Да разве ж можно было в прежнее время додуматься до такого ужаса, догадаться, что живем мы среди такой мерзкой публики! Но нужно сказать, что когда ГПУ в последнее время стало насильно массами вербовать своих агентов-осведомителей, то находились и исключения.

В зиму 1924/25 года ко мне раз пять или шесть прибегали в ужасе молодые люди, мужья с женами и т. д. Рассказывали они, что им ставят условия жизни или смерти, в лучшем случае ссылки, требуя стать агентами ГПУ. Я успокаивал их насколько мог. И нужно сказать правду, что, очевидно, это была уловка только, проба! Их оставляли потом в покое, когда они решительно отказывались от этой комбинации. А другие трусили, шли на эту удочку, а потом втягивались в сладкое житье и душили в себе совесть.

Отвлекшись в сторону и перечитывая последние страницы, вижу, что я совсем не коснулся большого события зимы 1924 года – смерти Ленина. Но дело в том, что лично меня это событие совершенно не коснулось. Ни на каких демонстрациях по поводу этой смерти я не был. Я только сидел дома, на службу не ездил, морозы были большие. По вечерам ко мне, как всегда, стекалась публика, и я слушал все рассказы и впечатления ее.

Возмутительных, преступных выходок со стороны большевиков было без конца. Детей замораживали и простужали, держа целыми часами на улицах в шеренгах, в очереди на поклонение «Ильичу». Гнали всех силком, и военных, и гражданских служащих. С риском потери службы и ареста люди шли поклониться новоявленным мощам. Но ругались, чертыхались, проклинали этого «Ильича» до полнейшего скандала. И агенты ГПУ, и милицейские, все одинаково с буржуями и бывшими людьми, все замерзали на улицах и ругались:

– Вот не вовремя сдох, черт бы его побрал! – так и слышалось ото всех одинаково. На стенах ночью появлялись всевозможные стихи, и пасквили, и остроты. Об этом обо всем большевики не писали в своих газетах, а лгали без конца, преувеличивая, раздувая его популярность и значение [170]. И нужно признать, что сила внушения и гипноза сыграла большую роль. Подряд ежедневно, с тех пор по сей день, долбят, кричат, вопят на всех углах, во всех газетах, журналах и книгах, во всех магазинах, собраниях – портреты, стихи, статьи, речи… Многие люди слушали-слушали и в конце концов поверили.

В газетах читают и другим рассказывают: «Все граждане готовы были замерзать по шести часов на улице, только бы поклониться праху великого вождя». И теперь неинтеллигентный люд освоился с этим, привыкли люди к мысли, что Ленин – великий человек. Народ заставили поверить, что «Ильич» – это их защитник и спаситель. Я, по крайней мере, совершенно поражен, почему его считают великим человеком.

Идеи его, в сущности, не его, а мировые, давно известные истины, он ловко компилировал и красноречиво выхватывал понемногу от всех мудрецов и философов, живших до него. Идеи, что и говорить, великие, но неприменимые к повседневной, реальной жизни нынешнего человечества. То же, что принадлежало лично ему: «Грабь награбленное» или «Всякая кухарка может управлять государством», – это или преступление, или детская нелепость.

Ему везло, он ловко попал, вовремя появился, когда почва была подготовлена, и, кроме того, – он был нужен! И императору Вильгельму, для разрушения нашей армии, и врагам христианства, и большевикам, и коммунистам, и просто аферистам. Он многим в то время был необходим, чтобы заварить кашу, которую Россия еще многие годы не расхлебает.

Денег у правительства для русских нужд нет, а не только на сногсшибательное лечение, с выписыванием мировых светил медицинских, прилетающих на аэропланах, и похороны, а еще на мавзолей и паноптикумы, т. е. восковую куклу его. Какая масса денег ушла! Недаром недавно баба одна, жена рабочего, подняла скандал и крик за то, что жалованье больному ее мужу не выдавали:

– Вы нас голодом морите, а сколько миллионов на свою падаль потратили, черт бы вас подрал с вашим «Ильичом»…

Ее, однако, не арестовали.

Анекдотов столько рассказывалось, что, вероятно, со временем целая книга выйдет их. Бывали очень остроумные. Мне запомнился рассказ, как старуху одну просвещали:

– Ильич умер, а идеи его живы!

– Ох, батюшка, то-то и беда, что он-то помер, а иудеи-то его остались живы!

Вот тут-то весь корень зла, и ничего с этим не поделаешь. Это слишком глубокая мысль, и в этом разберется только следующее незараженное поколение.

Врагам Христа Ленин необходим будет еще долго, и сообразно с этим рекламировать они его будут по-своему усмотрению, так как антихристианство «Ильича» всем очевидно, если только он не был чьим-то слепым орудием…

Ко мне являлись в те дни журналисты и просили и меня сказать что-нибудь о Ленине.

– Да я его не знаю, никогда не видал!

– Ну все же, хоть словечко! – не отставали они от меня.

Я написал: «Я по своим убеждениям националист, но относился с уважением к широким идеям покойного. Я никогда его не видел, никогда с ним не говорил, имел дело во время своей службы только с Л. Д. Троцким, С С. Каменевым и П. П. Лебедевым. Я ценил возможность работать на пользу русского народа, невзирая на то, что не принадлежал к политической партии Ленина, так как во всю мою долгую жизнь я никогда политикой не занимался, это не моя сфера.

Я признаю заслугой его и его партии то, что под каким бы то ни было названием Россия не была расчленена и осталась единой, за исключением нескольких западных губерний, которые рано или поздно должны будут с нею вновь соединиться. Совершенно очевидно, что при дряблом Временном правительстве этого никогда не могло бы быть!..»

Но этой крохотной заметкой, вероятно, остались недовольны, так как она в печать не попала… и тем лучше!

Вот все, что вспомнил об этом времени. «Организовывать не соорганизованных масс» мне не приходилось, и я стоял вне всей этой шумихи. А это выражение, насмешившее меня, принадлежит одному юнцу, которому вместе с другими «товарищами» дали такое невыполнимое поручение во время похорон «Ильича». Юнец, бедняга, замерз, охрип, но ничего у него не вышло, и он забрел к нам, где его моя жена отпаивала чаем.