Михаил Катуков - Как я бил Гудериана

Но машина оставалась неподвижной. В чем дело? Может, обычно проворный и хладнокровный водитель растерялся? Взглянув вниз, Бурда увидел, что Матняку оторвало кисть руки. Бурда быстро перетянул ремнем перебитую руку механика-водителя, отодвинул его в сторону и сам сел за рычаги управления. Но тут выяснилось, что танк плохо повинуется рулям: его все время заносит влево. Нетрудно было догадаться, что одна из гусениц повреждена. С большим трудом Бурде удалось вывести машину из зоны обстрела и доставить раненого водителя на КП группы. Медики тут же отправили обоих в госпиталь.

Итак, в тяжелых оборонительных боях подходила к концу вторая летняя страда Великой Отечественной войны. Мы, танкисты, продолжали сражаться на рубежах севернее Воронежа, сдерживая натиск врага, стремившегося прорваться на север. А фашисты к этому времени уже продвинулись на Северный Кавказ. Ожесточенные сражения развернулись на ближних подступах к Сталинграду.

В середине августа, не помню, какого числа, пришел приказ: 1-му танковому корпусу выйти в резерв Ставки Верховного Главнокомандования и сосредоточиться южнее Тулы, в деревнях близ всемирно известной Ясной Поляны – усадьбы Льва Николаевича Толстого.

Вывели мы корпус в указанный район. Бригады, входившие в его состав, в боях на Брянском фронте понесли некоторые потери, но все же не утратили боеспособности и были готовы к выполнению дальнейших задач. Опять не раз выручали ремонтники, возглавляемые неутомимым Павлом Григорьевичем Дынером. Они восстановили и вернули в строй десятки танков и колесных машин.

Штаб корпуса расположился в селе Горюшино, в 9 километрах от Ясной Поляны. Чуть ли не каждый вечер собирались мы на «огонек» в крестьянской избе. Толковали о минувших боях, анализировали свои и чужие промахи, допущенные при неудачном наступлении, делали выводы.

Чем можно объяснить неуспех действий многочисленных танковых корпусов в этой операции на Брянском фронте?

Танковые корпуса вводились в сражение на разных участках фронта и в большинстве случаев неодновременно. Ни разу не было нанесено по войскам противника массированного удара крупных танковых сил.

Многие танковые корпуса вводились в бой, не завершив формирования и сколачивания.

Отрицательно сказалось на боеспособности корпусов и большое количество легких танков (до 40–50 процентов), состоявших на их вооружении. Корпуса не прикрывались истребительной авиацией, не поддерживались нужным количеством артиллерии. Отсутствовала помощь штурмовой и бомбардировочной авиации. А ведь по всем заповедям военной науки успех в бою достигается усилием и тесным взаимодействием всех родов войск и видов вооруженных сил по месту, времени и цели. Однако некоторые высокие начальники считали, что «танки все могут». Так было и в этой операции. Все эти недостатки были вскрыты в специальном приказе Народного комиссара обороны за № 325 от 16 октября 1942 года.

По этому приказу отдельные танковые бригады и полки в наступлении предназначались для действий в качестве танков непосредственной поддержки пехоты. Танковые и механизированные корпуса объявлялись средством командования фронта, армии. Их необходимо было применять для действий на главном направлении в качестве эшелонов развития успеха.

Приказ требовал, чтобы танки атаковали противника на максимальных скоростях, ведя огонь с ходу, чтобы они широко применяли на поле боя маневр для выхода во фланг и тыл огневым средствам противника. Танкам запрещалось атаковать противника в лоб. Главная задача их – уничтожение вражеской пехоты. Борьба с боевыми машинами противника возлагалась на артиллерию. Танки должны были вести бой с ними только в случае явного превосходства в силах и занимаемого выгодного положения.

Использовать танковые и механизированные корпуса предполагалось только после преодоления общевойсковыми соединениями главной оборонительной полосы противника и выхода атакующей пехоты в районы его артиллерийских позиций. При самостоятельном прорыве танковыми корпусами слабой обороны противника предписывалось усиливать их артиллерией и авиацией.

В приказе детально излагался порядок организации взаимодействия танков с пехотой, артиллерией и авиацией, устанавливался порядок ввода корпусов в прорыв и указывались мероприятия по обеспечению этого ввода.

В обороне отдельным танковым полкам и бригадам самостоятельные участки не назначались. Они использовались только как средство нанесения контратак по частям противника, прорвавшимся в глубину нашей обороны. Иногда разрешалось зарывать танки в землю, используя их в качестве неподвижных огневых точек, а также применять в засадах или в качестве кочующих орудий.

По этому приказу даже танковый корпус не получал самостоятельного оборонительного участка, а использовался как мощное средство контрудара из глубины.

Этот приказ сыграл большую роль в дальнейшей судьбе танковых войск. Он, по существу, стал важнейшей теоретической основой их боевого применения.

Но мы забежали далеко вперед. Вернемся в деревню Горюшино, в штаб 1-го танкового корпуса. Здесь я вскоре получил приказ: 17 сентября явиться в Кремль на прием к Верховному Главнокомандующему.

Кондратенко всегда держал в состоянии боевой готовности нашу прошедшую три фронта «эмку». До Москвы путь недалекий, к тому же хоженный боевым маршем в октябре прошлого года. Час-другой – и позади остались Серпухов, Подольск.

Столицу мы оба тогда знали плохо. Но в Москве, как известно, все дороги ведут на Красную площадь, к Кремлю. Проскочили Серпуховку, Зарядье и остановились у храма Василия Блаженного. Предупредил Кондратенко, чтобы ждал меня здесь, у Лобного места. Оставил в машине маузер – подарок пограничников Пияшева, а сам пошел в Кремль. Коротенький опрос на контрольно-пропускном пункте, и разрешение получено: «Проходите».

В Кремль я попал второй раз в жизни. Впервые случилось мне побывать за зубчатыми кремлевскими стенами мальчишкой в 1912 году, в день празднования столетия Бородинской битвы. Тогда наша сельская учительница Мария Ивановна привезла нас, двенадцать школьников, из Большого Уварова в Москву.

И вот тридцать лет спустя я опять в Кремле. В приемной Председателя Совнаркома встретил меня Поскребышев и сказал:

– Сейчас поедем к товарищу Сталину. К подъезду подкатила машина. Сели в нее вместе с Поскребышевым. Куда едем, точно не знал. Но по всем приметам держали путь на Кунцево. Не доезжая до этого дачного поселка, свернули влево, в лес, где, оказывается, находилась сталинская дача…

Нужно ли говорить, что к встрече с Верховным Главнокомандующим я готовился с большим волнением. Тем более что до сих пор со Сталиным никогда не встречался.