Михаил Катуков - Как я бил Гудериана

И вот наступил решающий момент беседы, ради чего, видимо, и вызвал меня Верховный Главнокомандующий к себе.

– Вот что, товарищ Катуков, – сказал Сталин, – вы назначаетесь командиром механизированного корпуса. Он будет куда посильнее танкового. А воевать поедете вот сюда…

И Верховный показал мне на карте, лежавшей на столе, один из районов Калининской области.

Такое решение Сталина было для меня большой неожиданностью. Я поблагодарил Верховного за доверие, но сказал:

– Как же мне быть с первым танковым корпусом? Хотелось бы вывести его в ряды гвардейских и уж тогда…

Сталин только махнул трубкой:

– Вы, товарищ Катуков, не раз еще будете гвардейцем, и не в этом сейчас дело.

Я взмолился:

– Товарищ Сталин, не так просто подготовить, научить войска. Большое для боя дело, когда тебя люди хорошо знают, и ты их знаешь. В составе первого танкового корпуса находится первая гвардейская танковая бригада, с бойцами которой меня связывают узы самой крепкой боевой дружбы. Разве легко с ней расстаться! – И я поспросил Верховного: – Включите войска первого танкового корпуса в новый, механизированный. Мы зло будем драться, не щадя жизни.

Сталин ухмыльнулся, расправил сгибом указательного пальца усы.

– Ну что ж, напишите номера бригад первого танкового корпуса, которые хотите взять.

Я записал на листке 1-ю гвардейскую, 49-ю танковую и 1-ю мотострелковую бригады и передал записку Сталину. Он прочитал и покачал головой.

– Почему не хотите брать бригаду KB?

Отвечаю, что с ней трудно будет воевать на болотах Калининской области. Видимо, это объяснение удовлетворило Верховного. Он взял телефонную трубку и вызвал к аппарату начальника Генерального штаба. Продиктовав номера, Сталин приказал:

– Эти бригады первого танкового корпуса перебросьте туда, где Катуков будет формировать механизированный корпус, а в первый танковый корпус пошлите другие соединения.

Положив на рычаги телефонную трубку, Сталин обернулся ко мне и, прищурившись, спросил:

– Ну что, товарищ Катуков, теперь довольны?

Поблагодарил я Верховного и обратился еще с одной просьбой: нельзя ли перевести в формируемый механизированный корпус П. Г. Дынера, моего постоянного помощника по технической части, и М. Т. Никитина, бессменного начальника оперативного отдела.

– Хорошо, забирайте их с собой, – ответил Сталин и на прощание пожелал успеха новому механизированному корпусу в грядущих боях.

Вместе с Поскребышевым я вернулся в Москву. На Красной площади пересел в свою машину и отправился к Якову Николаевичу Федоренко. Доложил ему по порядку весь разговор с Верховным Главнокомандующим. Федоренко приказал сдать корпус генерал-лейтенанту танковых войск Василию Васильевичу Буткову. Он отметил, что управление сейчас готовит специальный приказ Верховного Главнокомандующего о необходимости всем танкистам во время боя вести огонь с ходу из пушек по батареям и другим огневым точкам врага.

К вечеру вернулся в Горюшино. Там уже была получена директива с указанием сроков и мест погрузки трех бригад, переходивших отныне в состав механизированного корпуса. По штату корпус должен был состоять из трех механизированных, одной танковой бригад и других подразделений обеспечения. В каждой механизированной бригаде было по одному танковому полку (39 танков). В танковой бригаде было 53 танка. Всего в корпусе насчитывалось 175 танков, из них 75 легких.

Сдали корпус, произвели погрузку. Не задерживаясь, поехал с Дынером и Никитиным на машине через Тулу и Москву прямо в Калинин.

Так закончились боевое лето на брянских рубежах и погожая яснополянская осень сорок второго года.

В приемной первого секретаря Калининского обкома партии И. П. Бойцова толпился народ – в большинстве своем военные люди. Но было немало и гражданских. В комнате плавал дым самосада.

Меня и М. Т. Никитина, теперь уже начальника штаба механизированного корпуса, секретарь принял незамедлительно. В кабинете И. П. Бойцова разбитые окна кое-где заделаны фанерой, отвалившиеся куски штукатурки на потолке обнажали переплетение драни.

Красные, воспаленные глаза секретаря свидетельствовали о бессонных ночах и безмерной усталости. Сквозь приоткрытую дверь, ведущую в комнату отдыха, видна была железная койка, заправленная суконным одеялом. Видимо, кабинет одновременно служил ему и жильем.

– Какие новости на вашем фронте? – спрашиваю я Бойцова, обменявшись рукопожатием.

– Как говорится, без перемен. Бои местного значения. Теперь не до нас. Сталинград… Впрочем, ваше прибытие говорит само за себя. Видимо, и наше направление Ставка не забывает… Какая нужна помощь от обкома? – спросил Бойцов.

Мы попросили выделить проводников, хорошо знающих здешние места.

Через полчаса проводники были выделены. Мы сели в машины и отправились осматривать новый район. «Эмка» выскочила из города и вскоре запрыгала по корням лесной дороги. Впереди блеснул изгиб Волги. Остановились в редком сосновом бору на самом берегу. Осмотрели окрестности и решили здесь обосноваться.

Стоял ясный сентябрьский день. На прозрачном бездонном небе ни облачка. Приглушенно шумят верхушки сосен. Тишина. Покой. Просто не верится, что где-то идет война. Впрочем, следы ее видны и здесь. Вот поросшая жухлыми лопухами воронка, вот расщепленное, обуглившееся дерево, чуть подальше гора ржавых гильз и разбитое орудие, ствол которого обвит порыжевшей травой.

Вскоре прибыли наши саперы и занялись оборудованием штаба. Связисты подтянули провода. Съехались штабные офицеры. Зазвенели телефоны, застучали клавиши пишущих машинок, и штаб 3-го механизированного корпуса начал свою боевую жизнь. Через несколько дней выгрузились подразделения 1-й гвардейской танковой и 1-й механизированной бригад.

Каждую ночь на железнодорожные пути станции Калинин прибывали длинные составы. На крытых брезентом платформах стояли танки, орудия, броневики, грузовые машины, предназначенные для нашего соединения.

Однажды поздно вечером в дверь постучали, и в комнату вошел подполковник с темными живыми глазами и смуглым лицом. Комбинезон болтался на его худом, почти юношеском теле, как на вешалке.

– Подполковник Бабаджанян. Прибыл на должность командира мехбригады, – представился он.

Пристально посмотрел я на нового комбрига – во внешности ничего выдающегося, но недаром говорят, что внешность обманчива. Новый комбриг, ставший после войны Маршалом бронетанковых войск, показал себя не только смекалистым, прекрасно знающим военное дело командиром, но и человеком исключительной храбрости. В трудные минуты он мог сесть в танк и возглавить атаку, а если нужно, вооружиться противотанковыми гранатами и швырнуть их в прорвавшуюся в тыл гитлеровскую машину.