Владимир Жданов - Добролюбов

Вполне возможно, что подобные издевательские письма были отправлены и в другие редакции. До поры до времени никто не подозревал, что их автором является скромный студент Педагогического института. Но вскоре некоторые товарищи, неосторожно посвященные в это дело Щегловым, проболтались в нескольких домах; имя автора стали называть все чаще, и, наконец, слух дошел до директора. У студентов Добролюбова и Щеглова сделали обыск. При этом у Добролюбова, по его собственному рассказу (в письме, написанном полгода спустя), «не нашли того, чего искали, но; захватили другие бумаги тоже довольно смелого содержания…».. Несколько иначе говорит об этом Шемановский. Согласно его воспоминаниям, вообще отличающимся большой точностью, у Добролюбова были найдены черновики стихотворения на юбилей Греча с помарками и поправками, выдававшими автора; кроме того, у него нашли несколько печатных и переписанных от руки сочинений Герцена, — а по тем временам хранить или распространять произведения революционного эмигранта было не менее опасно, чем писать антиправительственные стихи. У осторожного Щеглова не нашли ничего предосудительного.

Как бы то ни было, но Давыдов пришел в ярость. Добролюбов был арестован, то есть посажен в лазарет, заменявший карцер. Директор устраивал ему допросы, кричал, грозил исключением из института и даже Сибирью. Он заявил, что, как верный слуга государя, обязан донести о своих находках Третьему отделению (так называлась политическая полиция в николаевской империи). Добролюбов понял, что дело принимает серьезный оборот, грозит крушением его планов на будущее, и решил признаться во всем (этот поступок он позднее признавал малодушным). Сделав вид, что он чистосердечно раскаивается, студент представил директору такое рассуждение:

— Я — погибший человек, заслуживший за свое преступление лютую казнь, но на моих руках большая семья; за что же она будет гибнуть? За мое преступление, по русским законам, следует ссылка в Сибирь. Ваше превосходительство имеет возможность наказать меня ссылкой и в то же время не погубить мою семью. Я подам прошение об определении меня в уездные учителя, и вы можете послать меня в какой-нибудь далекий сибирский город; я буду наказан, но моя семья не будет лишена последнего куска хлеба.

Давыдов согласился и принял прошение. Раздувать историю, которая могла бросить тень на весь институт, было не в его интересах. Кроме того, он понимал, что такие студенты, как Добролюбов, служат украшением учебного заведения, явно переживавшего период упадка. Наконец, за Добролюбова хлопотали институтские профессора (прежде всего Срезневский) и влиятельные люди, вроде Сергея Павловича Галахова, сыну которого он давал уроки.

Несколько дней Добролюбова мучили страхом и неизвестностью; он продолжал сидеть в лазарете, куда обычно отправляли провинившихся, студентов — на том основании, что всякий преступивший волю благодетельного начальства не может считаться нормально здоровым человеком и нуждается в исцелении. Однако прошению Давыдов не дал хода, а припрятал его, надеясь, что оно пригодится в будущем: в случае чего поможет держать в руках строптивого и неблагонадёжного студента.

Таким образом, первое политическое выступление Добролюбова завершилось его моральной победой. История с юбилейным «поздравлением» Гречу, послужившая для него, как бы пробой сил в преддверии будущих сражений, на этом, казалось бы, и кончилась. Но не кончилась борьба Добролюбова с Гречем — молодой революционер не сложил оружия и вскоре, выбрав удобный момент, снова с ещё большей силой обрушился на врага.

18 февраля 1855 года Добролюбов и его друзья считали днем, радостным для России: в этот день умер Николай I, злейший враг русского народа, жандарм Европы, палач Пушкина и Лермонтова, снискавший заслуженную ненависть всех честных русских людей. Студенты Педагогического института, получавшие газеты, с нетерпеливым ожиданием встречали бюллетени, извещавшие о болезни Николая. Шептались по углам и коридорам, вспоминали 14 декабря 1825 года. В один из таких дней в камеру, где жил :Добролюбов, вбежал студент с криком: «Ванька плачет!» Все высыпали за дверь, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Действительно, Давыдов ходил большими шагами в профессорской комнате, тихо разговаривал с инспектором и беспрестанно утирал глаза платком. Время от времени он громко вскрикивал: «Бедное наше отечество!»

Студенты сразу поняли: Николай умер. После обеда Шемановский вышел на Дворцовую площадь. Здесь в разных местах стояли группами мужчины и хорошо одетые дамы. На площади царствовало молчание. только из одной группы по временам слышался смех оттуда виднелись треугольные шляпы студентов. Шемановский пригляделся к людям, никаких следов слез на лицах не было заметно. К дворцу Подъезжала карета за каретой. В больших окнах дворца виднелись лакей в красных ливреях; они беспрестанно подносили белые платки к глазам, напоминая замашки директора Педагогического института.

Вечером Шемановский встретился с Добролюбовым. Подойдя к своему другу, Добролюбов сказал: «Не хочешь ли прочесть стишки?» — «Твои?» — «Мои». Шемановский взял тетрадь и прочел:

— Ну что? — спросил Добролюбов, когда Шемановский кончил чтение.

— По-моему, хорошо, — ответил тот — Только зачем ты предрекаешь, что тиранство будет тяготеть над нами по-прежнему? Ведь, по слухам, новый царь, хоть и пьяница, но человек с хорошим сердцем.

— Дело не в том, какой он человек, а дело в том, что он царь, — уверенно заявил Добролюбов.

Шемановский, из воспоминаний которого заимствован этот рассказ, свидетельствует, что политические стихи Добролюбова в рукописях ходили по Петербургу. Товарищи их переписывали, разносили по своим знакомым, И, таким образом, они широко распространялись. Эти стихи говорят о том, что их автор был убежденным противником самодержавия, считал неизбежной и необходимой борьбу с деспотическим строем. Призывая «энергией и силой» помочь естественному ходу событий, он напоминал о том, что тридцать лет назад, после смерти царя Александра I, началось восстание декабристов, приуроченное к тому моменту, когда «один тиран исчез», а другой еще не успел надеть корону.