Александр Гергель - Возвращение на Арвиндж

– Ось! – орал он по внутренней связи. – Он она, гада. Бачишь? За тим дувалом! Дай по ём!

Разобраться в путанице трассеров, если сам не следишь за своим в панораму, бывает довольно сложно, поэтому Коля не был уверен, что я стреляю именно туда, куда он просит. Да и я не всегда понимал, по какому дувалу нужно давать; своих забот хватало, целей было хоть отбавляй. Тогда по тоннелю, связывающему отсек механика-водителя с командирским отсеком и выходящему в операторскую, он пробрался в башню и попытался втиснуть голову между мной и панорамой, чтобы уточнить цель. В конце концов, чтобы отделаться от этого назойливого корректировщика и доказать ему, что я попадаю именно туда, куда он просит, если правильно понимаю его целеуказание, я наметил абрикосовое дерево на краю кишлака, и, предупредив Колю, чтобы смотрел на дерево внимательно, влупил снаряд в нижнюю часть ствола. Фокус это нехитрый (прицел позволяет попасть в такую цель довольно легко), но весьма эффектный. Малиновый трассер бодренько ушел к кишлаку и врезался в ствол. Дерево выдержало взрыв, но от сильного сотрясения листья с него слетели мгновенно и полностью, так что дерево вмиг стало голым, как зимой.

– Ну ты мазила! – с восхищением пропел по внутренней связи Коля, снова появляясь из-за командирского сиденья.

– Чё ж мазила-то? Попал ведь! – с притворным удивлением спросил я его.

– Так попал! – обрадовано закивал он. – Уж так попал! Прямо мазила!

Только вечером, когда мы вернулись в Крепость, Коля объяснил, что в их селе один раз гостил у знакомых художник, бродил по округе со своим «художеским струментом» (как он выразился), мулевал хаты да поля «дуже гарно», да и заполучил восхищенную кличку селян «Мазила». Оказалось, мне он это погоняло прилепил в припадке благодарного восхищения за попадание в несчастный абрикос.

В ответ я объявил, что за его сноровистое управление нашей машиной и мое через это спокойствие на броне буду называть его «Шефом». Коля немного огорчился, потому что из фильмов уяснил себе, что так называют таксистов. Тогда, чтобы исправить возникшую неловкость, я объяснил ему, что имел в виду другого шефа. В английском языке это слово звучит как «чиф» и обозначает вождя. Коля посмотрел на меня с уважением, попросил не рассказывать перевод другим пацанам; и вообще мы решили оставить эти кликухи для общения по внутренней связи, когда вместе идем на броне.

Техник роты, прапорщик, очень уважал Колю. Иногда в машинном парке можно было видеть действо, напоминавшее консилиум. Прапорщик и солдат стояли возле очередной бээмпэшки с поднятым ребристым листом – крышкой моторного отсека, и оживленно спорили. Прапорщик, степенный взрослый мужик (тогда, для нас) лет двадцати семи и Коля – молодой, девятнадцатилетний парень, с круглой, стриженной ежиком головой, были в этот момент на равных. Прапорщик монотонно и спокойно доказывал что-то механику, а Коля, обычно спокойный и терпеливый, взмахивал руками, отступал на пару шагов назад, как громом сраженный, запрокидывал голову с закатившимися глазами, а потом в изнеможении ронял ее на грудь, отчаявшись преодолеть несусветную человеческую тупость оппонента. При этом в воздухе вокруг них крутились пересыпанные матюгами плунжерные насосы, форсунки, эжекторы, зубчатки, ведущие шестерни, валы и топливопроводы.

Но настоящим бичом для техника, а также и для Коли, были аккумуляторные батареи. Были они на машинах совершенно долхлыми. Непонятно почему, но никто не озаботился тем, чтобы просто привезти из Союза новые аккумуляторы. Впрочем, этот же вопрос можно отнести и ко многим другим нужным и полезным вещам, в которых мы испытывали постоянный недостаток (это просто принималось как данность). Решать аккумуляторный вопрос предлагалось собственными силами, и, пока мы искали решение, машины заводились с толкача. Командирская 110-я – единственная, способная запуститься самостоятельно, подходила к другим машинам, упиралась носом в двери десантного отделения и толкала машину вперед. Хотя места впереди машин было немного (дувал был всего в трех-четырех метрах от строя), расстояния хватало, чтобы запустился движок. Это, конечно, было не выходом из положения, а лишь временным решением, и вся техническая когорта батальона постоянно находилась в поиске решения кардинального.

Как это часто случается в Советской Армии, выход нашелся неожиданно, и подсказала его сама жизнь. Среди молодых солдат, пришедших с очередной партией, один паренек выделялся маленьким ростом и худобой. Вместо того чтобы без лишних слов назначить его пулеметчиком или включить в расчет АГС, заставив бедолагу таскать двадцатикилограммовую станину, командир роты для начала расспросил его о рабочих навыках, приобретенных в гражданской жизни. И тут выяснилось, что паренек по профессии – аккумуляторщик! Новость мгновенно облетела батальон и дошла до зампотеха. Через несколько минут недовольный прерванной сиестой комбат угрюмо переводил взгляд с зампотеха на барана и обратно, выслушивая конкретное предложение, результатом которого должны были стать рабочие аккумуляторные батареи для всех машин батальона.

Несмотря на каждодневные боевые выходы подразделений батальона и занятость личного состава в боевых действиях, за пару дней в машинном парке выросла небольшая хибарка с земляной крышей. Камни для стен и дерево для крыши обеспечили Вторая рота и минометная батарея, на них же легли и строительные работы. Когда сооружение было готово, зампотех дал команду провести электричество от дизель-генератора к новой мастерской. Откуда-то появились бутыли с электролитом, и работа закипела. Естественно, пенки снимала наша Первая рота – спец-то работал наш.

Коля был счастлив. Его и без того узкие, сарматские глаза совсем спрятались в веках, а смех журчал в машинном парке, как горный ручеек. Аккумуляторы 111-й встали на зарядку одними из первых.

Немного загрустил он только после обеда, когда нам зачитали наряд и стало известно о спланированном на следующее утро выходе бронегруппы. Коля даже не стал морочить мне голову чисткой пушки и смазкой клин-затвора, а молча поспешил в парк готовить машину. Я отправился следом, чтобы составить ему компанию и заодно проверить боекомплект.

Пехота ушла ночью. Как и в большинстве случаев, мы не знали целей выхода и пункта назначения. Это выяснилось только утром, когда броня – пяток бээмпэшек Первой и Второй роты под командованием зампотеха, выдвинулась из Крепости. В Бахараке мы свернули на верхнюю дорогу и через Пастеру пошли в Зардевское ущелье. Места были незнакомые, в эту сторону ездить нам еще не доводилось, только пешком я ходил по горам на другой стороне реки. Сидя на башне, я с любопытством осматривал склоны гор, все туже сжимавших долину. Тревожный интерес усугублялся тем, что именно в этом ущелье располагалось печально известное место – кишлак Курху, возле которого годом раньше влетела в засаду и была почти полностью разгромлена такая же колонна бээмпэшек. Но далеко ли до этого кишлака от входа в ущелье, мы не представляли.