Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

Здесь, как и всюду на Ближнем Востоке, есть знаменитый пестрый и крикливый местный рынок — Сух. Близ него — сырые улочки, похожие на щели или трещины; они узкими лестницами поднимаются к окраинам вверх. Это бедный и угрюмый арабский район зажат в тиски белого и сияющего города, он кажется неестественным и даже неуместным, как музейное гетто, сохраняемое на забаву иностранным туристам.

— Не то, не то, — с раздражением повторял я себе. — Мне нужны настоящая Африка и подлинная жизнь. Видимо, настоящий арабский Алжир — это не город, а провинция или Сахара, где мало французов. Нужно скорее перевалить через горы и вырваться на волю, в пустыню! Там я найду то, что ищу, а здесь только теряю время, смотреть или слушать нечего.

Однако где люди, там всегда есть что посмотреть и послушать!

Город Алжир запомнился мне по трём случайным встречам, вначале они показались не стоящими внимания, но позднее, после знакомства с настоящей Африкой, выросли до значения символа. Эти сценки хорошо отобразили то, что пришлось увидеть позднее.

В порту француз-надсмотрщик больно ударил суковатой палкой по тощим и голым ногам араба-грузчика. Он, согнувшись пополам, на спине перетаскивал мой багаж. Когда всё было уложено в грузовик, я заплатил ему преувеличенно много и даже дружески похлопал по плечу — не расстраивайся, мол, парень. Оборванец как ножом полоснул глазами «доброго» иностранца, небрежно отсчитал сдачу, снял со своего плеча чужую руку и процедил сквозь зубы: «Иди, иди…»

Слоняясь по убогим переулкам арабской части города, я увидел двух молодых людей, одетых по-европейски и бегущих сквозь толпу от французских полицейских. Падкая на зрелища и бестолковая толпа случайных зевак ловко расступалась перед бегущими и не менее ловко смыкалась перед полицейскими. Сыпались удары, звучали хриплые проклятья полицейских, но молчаливые прохожие, не сопротивляясь, путались в ногах у преследователей и создавали толчею.

Смуглый испанец, назвавшийся Рамоном Диасом, — хозяин бара, пояснил.

— Бежавшие — террористы и бунтовщики. Они совершают вооруженные нападения на полицейские посты и патрули. После подавления недавнего восстания Абд эль-Крима это — скрытые формы арабской борьбы с нами. Мы, алжирские французы, прекрасно знаем, что все черномазые — наши враги, хотя и молчаливые. Будете путешествовать по Африке — никогда не верьте туземцам и не становитесь к ним спиной в прямом и переносном смысле.

Римляне говорили: «Сколько рабов, столько врагов». Алжирцы — плохие рабы. Значит хорошие враги, не так ли? Не забывайте: каждый белый — вам друг, и единственный.

На веранде модного кафе в центре города какой-то молодой человек, щеголяя своим парижским выговором и изысканностью оборотов речи, долго болтая о прелестях Парижа, убеждал меня скорее вернуться в Европу и выражал удивление, что культурный человек добровольно отважился на такое путешествие по грязным задворкам цивилизованного мира. Я не стал спорить и только подумал: «Французы всюду остаются французами, и этот парижанин — самый типичный из всех моих парижских знакомых». На прощание молодой человек представился.

— Адвокат Сиди Абу Яхья!

Так вот почему я так мало встречал культурных арабов! Их тут немало, но многие из них перекрашены!

Таков был въезд в Африку.

Въезд в Сахару свершился, как и следовало ожидать, совершенно незаметно…

Я читал новый французский роман, лежа в спальном купе. В вагоне душно и жарко. За окнами бесконечными рядами тянулись хвойные деревья, виноградники, апельсиновые и оливковые плантации. Широкие шоссе в окружении кипарисов и рекламных щитов «Машлен» и «Ройал Шелл», точь-в-точь как на юге Франции, Испании или Италии. Арабы в белых и коричневых халатах не украшали пейзаж, скорее портили, делая его нелепым. Такие халаты кипами лежали на прилавках в Алжире, и по пришитым фирменным ярлыкам следовало, что это сугубо национальная одежда ввезена из Франции. Смуглые и худые лица с синей щетиной подбородков были южными, но не обязательно арабскими. Даже худые и босые ноги, торчащие из-под халатов, темные икры и серые от пыли ступни не являлись характерными признаками Африки. Местные люди казались лишними. В общем, всё в порядке, ничего нового…

Прорыв сквозь Атласские горы, перевал Апь-Кантара, то есть Ворота. Справа и слева потянулись южные склоны полупустыни, обжигаемые знойным дыханием Сахары — сухие степи, там и сям группы низкорослых колючих деревьев. Стада стали мельче: коровы и лошади сменились овцами, потом козами, наконец, исчезли и они. Автомобильная дорога потянулась по равнине, покрытой щебнем и песком. Люди стали редким украшением пейзажа. Попадались лишь верблюды и куры, дикие, обтрепанные и серые от пыли. Глинобитные дома незаметно перешли в плетенные из прутьев и листьев, а плетенки — в шалаши из тряпья, где три стороны завалены горячим песком, а с четвертой торчит палка.

— Туггурт! Туггурт! — закричали проводники. Вот и последняя остановка!

Бросил недокуренную сигарету, надел шляпу и, насвистывая игривый мотивчик, я вышел на перрон.

— Добрый день, мсье. Разрешите представиться: Дино Бонелли, заведующий местной базой «Акционерного общества транссахарского автомобильного сообщения». К вашим услугам.

Плотный, слегка обрюзгший человек в опрятном белом костюме вежливо приподнимает форменную фуражку. У него коротенькая трубочка, английский морской табак, на кисти правой руки вытатуирован якорь — видно, бывший моряк. Добродушный малый, подобно всем морским волкам, особенно в отставке.

— Я вас ожидаю, мсье ван Эгмонт, со вчерашнего дня.

— А вы уже знаете и моё имя?

Новый знакомый улыбается и добродушно разводит руками.

— Оно известно впереди вас на тысячи километров. «Кук и компания»! Вы теперь в наших руках, мсье!

Я искренне обрадован появлению заведующего и теперь хватаюсь за него как за спасательный круг.

— Когда мы выезжаем? Где можно устроиться до отъезда? Можно ли помыться?

— Не спешите, дорогой мсье, не спешите! Нужно всё обдумать и обеспечить вам как можно больше удобств.

Бонелли говорит спокойно, с приятной благожелательной улыбкой. Между нами растет взаимная симпатия, он мне, положительно, нравится.

Солидно посасывая трубочку, заведующий осматривает мой багаж.

— У вас много вещей, вот в чем беда. Мы обслуживаем чиновников, коммерсантов и военных. Этот народ путешествует налегке. Пассажиров мы усаживаем на вездеход, а их тощий багаж грузим в прицеп. Обычно места хватает, но что делать с вашим багажом, ума не приложу. Он задумчиво смотрит на гору ящиков и чемоданов, как бы определяя их вес и объём.