Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

Ноги, торчавшие из-под машины, задвигались, и Бонелли стал выползать наружу. Вдруг он вскрикнул и судорожно рванулся.

— Скорпион! Укусил! Два раза… в грудь…

Лицо его побледнело, руки затряслись. Я вынул ампулы и шприц, нашел в нагрудном кармане антискорпионную сыворотку Сарджента.

— Садитесь сюда, в тень. Снимите рубаху.

— Ох, не могу — больно, руки отнялись… Скорее!

Я возился с ампулой. Потом присел поудобнее, выбрал место на груди и ввел под кожу иглу.

И заметил спрятанный за пазухой большой белый конверт.

— Готово! — говорю я и укладываю Бонелли на скамью. У него озноб, дробно стучат зубы.

— Мсье ван Эгмонт, садитесь за руль, а вы, мсье Гастон, — командуйте.

И снова машина бежит вперед, делая петли по склону горы, взбираясь все выше и выше. Наконец мы на вершине. Впереди глубокая долина, оттуда пышет обжигающий жар. На дне ее Ксар — крепость, рядом Дуар — маленький оазис, несколько покрытых пылью пальм, между ними шалаши и шатры туземцев. Еще дальше — красновато-желтые груды камней, невиданные зубья серых отвесных скал, уступы гор и между ними ущелье, уходящее далеко в сторону, к главному хребту.

Полчаса быстрого спуска, и вот мы въезжаем в широко раскрытые ворота. Со всех сторон бегут солдаты. Грязные, потные, расчесанные ногтями лица украшены широкой улыбкой искренней радости и привета.

— Откуда?

— Вы — французы?

— Старые журналы есть?

— Дайте хоть вон ту газету!

— Что нового в мире?

Вопросы сыплются со всех сторон, на скверном французском языке с итальянским, немецким, славянским и бог весть еще каким акцентом. Люди лезут на подножки машины, на прицеп с вещами.

— Ярослав, сколько у этих сволочей барахла! — кричит по-чешски чей-то молодой и звонкий голос. Два усатых солдата переругиваются по-гречески. В один миг расхватаны сигареты, моя книга уже пошла по рукам. Киноаппарат вызывает шумные споры.

— Это — «Дебри», американская камера, — поясняет по-немецки рыжий, веснушчатый человечек, мотая головой, чтобы стряхнуть с носа капли пота. — Я знаю, сам когда-то был кинооператором в Копенгагене! Он вдруг задумывается, потом с грустным лицом отступает прочь.

Покрывая шум, кто-то крикнул:

— Братцы, Сиф идет!

— Сиф идет! Сиф! — заволновалась толпа.

Прокладывая путь локтями, к автомобилю протискивается сержант.

— Это пошему песпорядок? — с ужасным прусским выговором заорал он, поднявшись на подножку машины и пово-ротясь к солдатам.

— Што хотель? Пошель назад! Назад, доннер веттер нох маль!

Сержант прыгнул к одному солдату, к другому. Ударов не было видно: он прижимался к жертве толстым брюхом и коротким тупым толчком сбивал ее с ног. Одни упали, другие попятились, и сразу вокруг машины стало пусто, теперь солдаты стояли поодаль плотным кольцом, кто-то взобрался даже на ящики, сложенные во дворе. Разговоры стихли.

Минуту сержант тяжело дышал — жирный живот и отвисшие груди бурно колебались. Потом стал подкручивать усы — светлые усы безобразной длины, на концах завитые колечками, и с наглой развязностью рассматривать нас и наш багаж.

«Базарная баба-торговка», — подумал я. Видимо, мои нарядные чемоданы, киноаппарат и оружие произвели должное впечатление. Толстяк шагнул ко мне и мгновенно преобразился: передо мной вдруг предстал до мозга костей военный, пруссак и машина! Молодцевато щелкнув каблуками, он берет под козырек с выправкой, абсолютно недоступной французам, и сипло отчеканивает:

— Сержант № 606, к вашим услугам!

— Позовите врача, у нас есть больной, и прикажите разгрузить мои вещи: я остаюсь здесь до следующей машины.

— Слушаю.

Сиф поворачивается на каблуках. Вытянув вперед шею и широко раскрывая пасть, он совершенно как собака лает:

— На разгрузку! Шифо!

Солдаты шарахнулись к машине, минута — и все готово, фельдшер увел Бонелли в лазарет. Я угощаю сержанта сигарой.

— Где же офицеры? Начальник крепости?

— Лейтенант, командир роты и начальник крепости, болен. Младший лейтенант с взводом патрулирует район. Старшим командиром сейчас являюсь я, — маленькие свиные глазки смотрят на меня так жестко, что я невольно думаю: «Хорошо, что мне не нужно тебе подчиняться, сержант!»

— Отведите меня в комнату для проезжающих, пожалуйста. И передайте эту визитную карточку господину лейтенанту!

Сиф упругим и ловким шагом, словно большое хищное животное, идет впереди.

Едва я разложил вещи, как раздается стук в дверь. Снова Сиф.

— Господин лейтенант просит его извинить — он в постели. Завтра извольте пожаловать к нему на завтрак! — потом, меняя казенный тон на деловой, добавил: — Кстати, мсье, вы, кажется, голландец?

— А в чем дело?

— Нужно послать вам денщика. Хотелось бы подобрать земляка.

— Неужели здесь есть и голландцы?

— Мало. Условия непривлекательны для голландцев, англичан и скандинавов, но все же попадаются и они: мы собираем коллекцию отбросов всех стран. Я вам пришлю сукиного сына голландского изделия.

— Вы очень любезны, сержант.

— Рядовой № 12 488, к вашим услугам.

Долговязый, белобрысый парень говорит по-фламанДСКИ.

— Очень приятно. Помогите мне устроиться. Вы — бельгиец?

— Был им при жизни. Теперь бывший бельгиец и бывший человек, — солдат говорит это равнодушно и с бессмысленной улыбкой. Он принимается за дело: раскрывает чемодан, достает белье, раскладывает принадлежности для туалета.

— Помыться здесь можно?

— Сию минуту, мсье.

— Как мне называть вас?

— Я уже доложил: № 12 488.

— Это длинно и непривычно. Не лучше ли по фамилии?

— В Иностранном легионе имен и фамилий не положено, мсье. Подохнуть можно и под номером.

— Но все-таки…

— Зовите любой собачьей кличкой.

— Не дурите.

— Ну, назовите меня каким-нибудь красивым и приятным словом… — солдат на мгновение задумался, — например, Фре-шером! ( фр . свежесть) Я — мсье Фрешер! Вот здорово!

— Черт побери, — удивляюсь я, — но зовут же сержанта по фамилии, кажется, Сифом?

Мсье Свежесть ухмыляется:

— У него № 606, мы прозвали его Сифилисом, сокращенно — Сифом.

— Восхитительное имя.

— Он очень им гордится. Почти как усами.

— Да, уж эти усы!

— Это его пет, мсье.

— Что еще за пет?

— Пет? Это… Сейчас объясню, мсье, — солдат быстро и ловко работал руками и также быстро болтал, глядя на меня все с той же неопределенной улыбкой. — Видите, мсье, когда человек оторвется от всего родного и останется в пустыне один… Ведь люди здесь особенные, дикари или номера — других нет… Ну, и смерть за каждым камнем… Три дня мы стоим в карауле, здесь на вышках, три дня патрулируем район и три дня отдыхаем. Патруль — это пеший взвод с пулеметами на ослах. Растянется цепочкой и плетется по раскаленным камням, пока хватает сил в ногах. Впереди офицер, сзади капрал с пистолетом наготове. Оглядываться не приходится — сразу получишь пулю в спину! Вот и собираешь силы, все силы, какие есть, до самого крайнего предела, чтобы продержаться, дотащиться до цели, выжить. Туземцы не нападают в открытую. Идем — вдруг цок! Из-за камней, понимаете? Кто-нибудь падает… «К оружию!» «Ложись!» Разворачиваемся на выстрел. Залегаем. Никого нет. Тихо. Жар. Камни прожгут тело через четыре мундира, если бы они были. Полежим полчаса — больше невмоготу… И ковыляем дальше.