Генри Мортон Стенли - В дебрях Африки

13 ноября наша экспедиция в количестве до 700 человек в сопровождении поручика Шмидта тронулась из Мпуапуа к морю.

Через пять дней иссохшие пейзажи и колючий бурьян центральных степей сменились свежею весеннею зеленью и ароматом цветущих лилий. Из Муини-Усагора через два часа ходу мы миновали долину Мукондокуа и вышли на равнину Макате. Вид травянистых зеленых лугов, тенистых деревьев и многочисленных деревень привел в восхищение каждого из моих офицеров, истомленных четырехмесячной засухой и созерцанием выжженной пустыни. Близ Фераганы французская миссия, поселившаяся у подножья гор, прислала к нам добродушного патера с милыми подарками и выражением своего сочувствия и благих пожеланий.

Еще два перехода до Вьянзи. Тут пришел к нам чуть не целый караван провизии от майора Виссмана. В выборе продуктов для нашего потребления заметна была опытная рука бывалого путешественника, и, кроме того, всего было такое множество, что с того дня вплоть до морского берега мы плавали в роскоши.

23 ноября прибыли в Симбамуэнни, городок, состоящий из четырехсот конических домов, обнесенных земляным валом. На другой день мы отдыхали, а Эмин-паша в сопровождении поручика Шмидта отправился с визитом к добрейшим патерам французской миссии, которые уже начали трудиться в Моро-горо с тем же усердием и настойчивостью, как и в знаменитой багамойской миссии, получившей столь почетную известность. Они насадили у себя апельсиновых, манговых деревьев, развели бананы, ваниль, корицу, кофейное деревцо и всевозможные плоды, свойственные тропическому климату, и провели через свои владения обильный поток чистой и прозрачной воды.

Поручик Шмидт рассказывал мне после, что его немало сконфузило то обстоятельство, что святые отцы, столь ревностно относившиеся к своим религиозным обязанностям, не имели никакого понятия о том, какого знаменитого гостя он им привез. Один из отцов, с удивлением посмотрев на пашу, шепотом спросил у Шмидта: «Знает ли он какой-нибудь язык кроме арабского?» – и был до крайности изумлен, когда поручик со свойственной ему юношескою пылкостью и прямотой возразил, что Эмин знает не только по-арабски, но по-французски, по-английски, по-немецки, по-турецки, по-итальянски, по-гречески говорит совершенно свободно, а родом из немцев.

– Вот как! А что же экспедиция-то его – торговая, ученая или военная?

Тут уже поручик Шмидт, в свою очередь изумленный младенческим неведением благочестивого патера, рассказал ему всю нашу историю, и монах узнал, наконец, зачем я в третий раз пришел в эту страну.

Рассказ об этом случае очень рассмешил пашу, а я в утешение ему рассказал еще, как один из каноников Вестминстерского аббатства, представляя меня некоему очень известному епископу, отозвался обо мне как о человеке, успешно поработавшем в Конго. Епископ поколебался с минуту и затем сказал, очень приветливо: «В самом деле, как это интересно! Только сделайте одолжение, скажите мне, где же это Конго?» Но, впрочем, относительно Африки и светские люди иногда недалеко ушли от духовных лиц. Мне вспомнился при этом один из английских министров, к которому явилась депутация от манчестерских негоциантов с жалобой на какие-то непорядки на Нигере. Министр спокойно указал оратору на карту Африки и попросил его, не будет ли тот любезен, показать ему реку, в которой, по-видимому, так заинтересован славный город Манчестер.

27 ноября мы пришли в Унгеренгери и в первый раз получили несколько писем. Три раза я умолял наших друзей посылать письма не иначе, как «до востребования», по адресу в Мсалала. Целые вороха писем посылались нам, и все, за исключением одного пакета, заключавшего в себе три письма, затерялись то в Униоро, то в Уганде, и, наконец, остальные перехватил Бушири, противник майора Виссмана.

За два перехода от Мсуа в наш лагерь пришла экспедиция имперской Британской восточноафриканской компании, принесшая для нас 170 вьюков риса и двадцать пять ящиков европейской провизии, платья и обуви, так что каждый человек нашей колонны получил на свой пай по десять килограммов рису помимо соли, сахару, сухарей и варенья.

Вечером 3 декабря, беседуя в лагере при лунном свете, мы вдруг услышали пушечный выстрел. То была вечерняя пушка в Занзибаре, и занзибарцы мои разразились пронзительными криками восторга при этом доказательстве того, что долгому странствованию поперек материка действительно приходит конец. Египтяне и их челядь тоже изъявили шумную радость, когда им сказали, что через сутки они увидят океан, по которому со всеми удобствами и без хлопот будут препровождены на египетскую землю, где отныне и останутся навсегда.

Когда мы подошли к переправе через реку Кингени, нам навстречу вышел сам майор Виссман, и тут я в первый раз имел честь познакомиться с сослуживцем: майор впервые отличился на службе Международной ассоциации при главной квартире на реке Касаи в то самое время, когда я строил станции вдоль ее берегов.

Перебравшись на правый берег Кингени, мы нашли там готовых оседланных лошадей. Я передал командование своей колонной лейтенанту Стэрсу, а сам с Эмином-пашой, майором Виссманом и поручиком Шмидтом отправился в Багамойо.

В этом городе улицы были красиво убраны пальмовыми ветвями, и на всем пути мы получали поздравления граждан – банианов и индусов, а также многих бравых немецких офицеров, разделявших все труды и опасности тяжелого похода с майором Виссманом, который с таким заслуженным успехом вел войну с недовольными арабами германского побережья Восточной Африки.

Обогнув угол какой-то улицы, мы очутились близ гауптвахты, расположенной как раз против окон главной квартиры Виссмана, а влево, совсем близко, расстилалась тихо волнующаяся лазурь необъятного Индийского океана.

– Ну вот, паша, – сказал я, – мы и дома!

– Да, слава Богу! – отвечал он.

В ту же минуту с батареи грянул салют из пушек в честь его, возвещая военным судам, стоявшим на якоре, что Эмин, губернатор Экватории, прибыл в Багамойо.

Мы сошли с коней у дверей офицерской столовой и нас повели наверх, на широкую и длинную веранду, превращенную в изящный павильон, красиво убранный пальмовыми ветвями и германскими флагами. По всей веранде накрыто было несколько круглых столов, а у громадного буфета приготовлен великолепный завтрак, к которому мы, благодаря своим аппетитам, тотчас же и приступили бестрепетно; но когда дело дошло до шампанского, то я сильно усомнился в пригодности его для себя после столь продолжительного воздержания, а потому усердно разбавлял водой зауербруннен.