Руаль Амундсен - Моя жизнь. Южный полюс

– Мы не с той стороны мыса! – прозвучало зловещее сообщение, и лицо исчезло.

Прощайте, заманчивые планы, прощай, завтрак! Все мигом очутились на палубе и убедились, что удручающая новость, увы, верна. Из-за ливня мы промахнулись. Ветер, ставший теперь крепким, расчистил вершины скал, и на мысе, принятом нами за Тасман-Хед, мы увидели маяк. Значит, это остров Тасмана, и мы не в Сторм-Бее, а в Тихом океане, с подветренной стороны проклятого мыса.

Оставалось только идти галсами, пытаясь снова выйти на ветер, хотя мы знали, что это почти безнадежная затея. Ветер достиг силы шторма, и, когда мы попытались лавировать, было похоже, что нас совсем снесет. Мы слегка рассердились и решили сделать все, что в наших силах. Подняли все паруса, и «Фрам» начал пробиваться вперед, идя крутым бейдевинд. В первую минуту нам показалось, что нас перестало сносить, но чем дальше от земли, тем сильнее становился ветер, и вскоре мы убедились, что шторм теснит нас назад. Около полудня мы снова взяли курс на землю, и тут же могучий шквал разорвал в клочья кливер; пришлось срочно убирать фок, пока паруса не обстенило с вытекающим отсюда повреждением такелажа. От других парусов было мало толку; оставалось только прижаться к берегу и с помощью машины по возможности держаться на месте, пока ветер не угомонится. Ну и дуло в этот день! Один шквал хуже другого срывался с гор и трепал такелаж так, что все судно вздрагивало.

Понятно, настроение было довольно мрачное, и люди отводили душу в не совсем печатных выражениях. Досталось и погоде, и ветру, и року, и всей нашей жизни вообще. Не очень-то это помогло. Полуостров, отделявший нас от Сторм-Бея, нерушимо стоял на месте, и шторм продолжал бушевать, отнюдь не спеша пропустить нас в залив. Кончился день, и ночь прошла – никаких перемен. Только утром 6 марта появились намеки на улучшение. Ветер стих и сместился к югу. Правда, и нам нужно было на юг, но, держась вблизи берега, где совсем не было волны, мы сумели до темноты подойти к острову Тасмана. Ночь принесла с собой штиль, и мы не замедлили этим воспользоваться. Машина работала вовсю, да нам еще помогло попутное течение, и на рассвете 7 марта «Фрам» уже так далеко проник в Сторм-Бей, что мы могли наконец с полным правом считать себя хозяевами положения.

Сияло солнце – и люди сияли, словно и не было никаких неприятностей. Скоро и «Фрам» начал сверкать. Белую палубу хорошенько продраили, не пожалев мыла, и краска заблестела, как прежде. После этого и во внешности людей произошла разительная перемена. Анораки и одеяльные костюмы уступили место выходному платью разного покроя, пролежавшему в рундуках два года; бритвы и ножницы скосили обильную жатву; большинство голов украсились модными головными уборами, которые скорняк Рённе пошил из ветронепроницаемой материи. Даже Линдстр¸м, который до последнего дня сохранял звание самого тяжелого, самого толстого и самого… чумазого члена берегового отряда, явно выиграл от соприкосновения с водой.

А «Фрам» уже подошел к лоцманской станции, и к нам деловито подлетел небольшой катер. «Want a pilot, captain?» (Вам нужен лоцман, капитан?) Звук постороннего голоса – первого за столько месяцев – буквально заставил нас вздрогнуть. Вот и восстановлена связь с внешним миром. Лоцман, статный подвижной старик, с удивлением посмотрел вокруг, поднявшись на нашу палубу.

– Вот уж не думал, что на борту полярного судна может быть так чисто и опрятно, – сказал он. – И не представлял я себе, чтобы люди возвращались такими из Антарктики. Похоже, вам там неплохо жилось.

Мы охотно подтвердили это, но тут же дали ему понять, что еще не настроились давать интервью. Зато он не возражал против того, чтобы мы выспрашивали его. Правда, лоцман не был богат новостями. Он ничего не слышал про «Терра-Новe», только рассказал нам, что «Аврора» доктора Моусона, под командой капитана Дэвиса, должна вот-вот прибыть в Хобарт. «Фрам» здесь ждали еще в начале февраля, потом махнули на него рукой. Так что наше появление было сюрпризом.

Гость явно не стремился познакомиться с нашим камбузом; во всяком случае он энергично отверг предложение позавтракать. Вероятно, боялся, что его накормят собачатиной или еще каким-нибудь оригинальным блюдом. Зато наш норвежский табак пришелся ему по вкусу. Уходя с судна, он уносил чуть ли не полный чемоданчик.

Город Хобарт лежит на берегу реки Дервент, впадающей в Сторм-Бей. Место очень красивое, и почва, должно быть, плодороднейшая, но, когда мы туда пришли, леса и поля были сожжены долгой засухой. Как ни пожухла зелень, для наших глаз было подлинной отрадой видеть лужайки и деревья. Мы отнюдь не были избалованы в этом смысле.

Хобарт – почти идеальная гавань, большая, вместительная, отлично защищенная. Когда мы подошли к городу, на борт поднялись обычные посетители: начальник порта, врач, таможенники. Врач быстро убедился, что медику у нас делать нечего; таможенные чиновники так же быстро удостоверились, что у нас нет контрабанды. Мы отдали якорь – можно сходить на берег. Я взял портфель с телеграммами и отправился на шлюпке начальника порта в город.

Сарпсборг – небольшой провинциальный город в нескольких милях к югу от столицы Норвегии Осло.

Джон Франклин – английский полярный исследователь, родился 16 апреля 1786 года. Предпринял несколько экспедиций в Арктику. Последняя его экспедиция, имевшая целью открытие Северо-Западного прохода отправилась из Англии на кораблях «Эребус» и «Террор» 1845 году. Не достигнув своей цели, она окончилась трагической гибелью всех ее участников, в том числе и начальника экспедиции Франклина, который умер 11 июня 1847 года.

Северо-Западным проходом называется морской путь вдоль северных берегов Северной Америки из Атлантического океана в Тихий.

Нурмаркен – излюбленное место для состязаний в санном и лыжном спорте, находящееся к северу от Осло.

Xардангер – горная местность, расположенная в нескольких километрах от Осло, с плоскогорьем на высоте около 1800 метров, протянувшимся к западу почти до побережья Атлантического океана, где близ города Бергена, имеется крутой спуск с двумя проходимыми тропинками. В те времена, о которых пишет Амундсен, здесь в летнюю пору пастухи-лопари пасли свои стада, а зимой это место было совершенно безлюдным.

В норвежской миле 10 километров.