Григорий Грум-Гржимайло - По ступеням «Божьего трона»

Бивуаком мы встали близ городских стен, у арыка, осененного огромными тополями. Вечером нас посетили здесь два субъекта, национальность коих мы, конечно, не отгадали бы, не назовись они монголами с северных склонов Нань-Шаня. Монгольского в них, однако, ничего не было ни в костюме, полукитайском, полутангутском, ни в типе лица, овального, с скрытыми скуловыми дугами, прямым носом и выдающимся подбородком; говорили они, впрочем, по-монгольски настолько хорошо, что Сарымсак понимал их без затруднения. В Инь-пань-фу их завел случай: потеря одним из них трубки; ехали же они в Ном, стало быть по одному пути с нами. Сарымсак объяснил нам, что они были бы рады примкнуть к нашему каравану. Это и нам было на руку, так как мы убедились, что имеем дело с людьми, хорошо знающими пустыню. Итак, с этого же вечера они поступили на наше иждивенье, а взамен должны были посвящать нас в тайны окрестной страны.

С места же они рассказали нам следующее о дороге, пересекающей оазис и соединяющей Мо-чэн с Юй-мынем. От Инь-пань-фу до Мо-чэна (Мо-мыня) считается 310 ли. Первый раз ночуют на ключах у монголов, второй – близ пикета Тулан-ортэн, от которого уже не более 30 ли до города. До монголов путь идет сначала песками, а затем гоби, т. е. каменистой пустыней; отсюда же некоторое время пригорками, потом опять песками и, наконец, глинисто-песчаною степью, поросшею хармыком (Nitraria), сухаем (Tamarix), бурульчжином (Calligonum) и ближе к Эцзин-голу – тора(Populus euphratica).

Западная часть оазиса Инь-пань-фу-цзы, которой мы следовали 8 сентября, выглядела не менее уныло, чем восточная; фанзы попадались редко, и их наружное убожество не скрашивалось даже деревьями, которые росли в одиночку и притом чаще всего вдоль арыков; желтая глинисто-песчаная почва, только местами прикрытая порослями джантака и лебеды (Chenopodium album L.) или затянутая песком, смотрела так же мертво, как и в пустыне; плоские ямы с остатками застоявшейся в них воды и потрескавшейся по краям глиной тоже не представляли ничего привлекательного, и только любопытным взором провожавшие караван верблюды вносили некоторое оживление в эту картину.

Оазисом мы шли четыре километра, а затем вновь вступили в полосу бугристых песков, густо поросших гребенщиком, Nitraria Schoberi, Lycium ruthenicum, Calligonum sp. и Cynanchum sp., к которым на солонцах, составляющих почву впадин между буграми, примешивался джантак, Salsola sp., Karelinia caspia Less. и полынь (Artemisia inodora?). Северная граница этих песков намечена была не столь резко, как южная, к югу от Инь-пань-фу, так как хотя бугры исчезли уже на восьмом километре от последнего, но песок еще на протяжении двух километров устилал более или менее тонким слоем почву каменистой пустыни; он подернут был рябью и казался совсем бесплодным; его оживляли только ящерицы (Eremias multiocellata Gnthr. и Phrynocephalus versicolor var. doriai Bedr.), вообще очень многочисленные в окрестностях Инь-пань-фу.

Вскоре по выходе из этих песков мы увидели впереди какую-то постройку; это были развалины сторожевой башни – «янь-дая»; другой такой же янь-дай, и тоже в разрушенном состоянии, попался нам в одном километре далее; оба были выстроены на плоских возвышенных участках каменистой пустыни, которая далеко не на всем своем протяжении заслуживала это название. Именно, чем дальше мы подвигались к западу, тем мельче становилась галька, тем чаще обнажалась глинистая поверхность степи, изборожденная плоскими руслообразными впадинами. Наконец, на двадцатом километре от ночлега мы и в действительности пересекли руслообразный лог, шириной около 213 м и глубиной около четырех. Далеко не везде, однако, он имеет такие размеры, от Булунгира же ответвляется узким каналом, который развивается в неглубокий, но широкий овраг только там, где конгломератные толщи сменяет рыхлая глинисто-песчаная почва. Некогда, в монгольские, а может быть еще и в уйгурские времена, каналом этим выпускалась вода Булунгира в восточную часть котловины Инь-пань-фу-цзы, но теперь он заброшен и постепенно выработался в сухой лог – солонец, местами занесенный песками, местами густо поросший камышом, осокой и другими солонцовыми травами и кустами.

Пройдя лог, мы очутились в виду невысоких, вытянутых в гривки холмов, сложенных из черного глинистого сланца и темно-серого роговика и составляющих южные отпрыски хребта Бо-сянь-цзы. Под одним из таких холмов, в четырех километрах от лога, у колодца Сы-дунь, мы и раскинули свой бивуак.

Холм представлял хороший обсервационный пункт, чем я и воспользовался для того, чтобы окинуть взором окрестности.

Отсюда они выглядели еще более безжизненными, чем были в действительности, и даже небольшое зеленое пятно оазиса Инь-пань-фу-цзы, окруженное поясом сыпучих песков, не нарушало тоскливого впечатления, производимого этой мертвой страной. Я искал на востоке такое же второе пятно – пастбище чигинцев, но его там не оказалось: его скрыл за собой один из отрогов хребта Бо-сянь-цзы, из-за которого далеко-далеко позади в неясных очертаниях выступали невысокие, плоские горы: они сливались со скалистым Хэй-Шанем и служили, без сомнения, восточной гранью пройденной котловины. На юге Хэй-Шань, То-хо-тай-цзы и Чи-цзинь-Шань рисовались отчетливо, но на западе, против лучей заходящего солнца, неровности почвы выступали без должной рельефности, и я не мог для себя выяснить, что находится передо мной – размытое ли плато или гряда низких плоских холмов. Как бы то ни было, тут ясно намечалась западная граница расстилавшейся у моих ног котловины.

Описывая высоты, ограничивающие с востока котловину Инь-Гуань-фу-цзы, В. А. Обручев говорит, что они значительно ниже не только Хэн-шаня (Цзя-юй-гуань-шаня), но и Бэй-шаня, которые соединяют [236]. Что Хэй-шань выше перемычки, это так; но я решительно не мог уловить, где кончается эта последняя и где начинается Бэй-шань, из чего явствует, что какой-либо значительной разницы в их относительной высоте не существует. Да и как было бы разглядеть такую перемычку с расстояния в 50–60 км, в каком мы от нее находились, когда даже более высокий («значительно более высокий»), по словам Обручева, Бэй-шань в своих окраинных холмах подымается едва ли где больше, чем на 400–500 футов (85—105 м) над уровнем котловины. Наконец, как я уже имел случай высказаться, в вопросе о связи двух гордых массивов относительная высота перемычки не может играть существенной роли. И что это именно так, лучше всего доказывается тем, что мы сейчас видим на западе, где котловина Инь-пань-фу-цзы ограничена плоскими высотами, почти смытыми третичным морем, но тем не менее указывающими на непосредственную внутреннюю связь, существующую между Чи-цзинь-шанем и передовыми холмами Бэй-шаня.

Колодец Сы-дунь находится на краю обширного солонца, местами переходящего в каменистую степь, местами в баптак, т. е. в соленые грязи, обязанные своим происхождением не столько атмосферным осадкам, сколько влаге, проникающей в лёссовидную почву снизу, из запасов, скопляющихся на водонепроницаемом слое подпочвы. Последний должен залегать здесь действительно недалеко от поверхности, если судить по уровню воды в колодцах, солоноватой, но очень обильной.