Александр Гумбольдт - Второе открытие Америки

Узкая полоса возделанной территории должна была пересечь обширную степь, которая отделяет леса Гвианы от Анд Новой Гранады. В те времена, кроме муки из Санта-Фе, вниз по течению возили в период сбора черепашьих яиц соль из Читы, хлопчатобумажные ткани из Сан-Хиля и узорчатые одеяла из Сокорро. Чтобы несколько обезопасить купцов, занимавшихся внутренней торговлей, из Castillo, или крепости, Каричана время от времени совершали нападения на индейцев гуаибо.

Тот самый путь, который облегчал торговлю товарами Новой Гранады, служил также для ввоза контрабанды с побережья Гвианы; поэтому купцы из Картахена-де-лас-Индиас добились от правительства создания серьезных препятствий для свободной торговли на Мете.

Дух монополии поставил преграды для коммерческого судоходства и на Мете, и на Атрато, и на реке Амазонок. Странная политика, которая учит метрополии, что выгоднее оставлять невозделанными страны, где природа щедро рассыпала семена плодородия!

Дикие индейцы повсюду воспользовались слабой населенностью здешних мест. Они приблизились к рекам, тревожат путешественников, пытаются отвоевать то, что потеряли столетия тому назад. Чтобы сдерживать гуаибо, миссионеры-капуцины, сменившие иезуитов в управлении миссиями на Ориноко, проектировали основать в устье Меты город под названием Вилья-де-Сан-Карлос.

Лень и боязнь трехдневных лихорадок помешали осуществлению этого плана, и Вилья-де-Сан-Карлос так и не возник, если не считать герба, нарисованного на прекрасном пергаменте, да громадного креста, водруженного на берегу Меты. Гуаибо, число которых, как утверждают, достигает нескольких тысяч, во время нашего пребывания в Каричане дали знать миссионеру о своем намерении приплыть на плотах и сжечь его деревню.

Нам представился случай видеть эти плоты (valzas) [143]; они шириной едва в 3 фута, длиной в 12 футов и выдерживают не больше двух-трех индейцев; однако 15–16 таких плотов связывают друг с другом стеблями Paullinia L., Dolichos L. и других лиан. Трудно представить себе, каким образом эти суденышки остаются связанными между собой при проходе через пороги.

Множество беглецов из деревень, расположенных на Касанаре и на Апуре, присоединилось к гуаибо; они научили их питаться говядиной и пользоваться шкурами. Скотоводческие фермы близ Сан-Висенте, Рубио и Сан-Антонио потеряли большое количество рогатого скота из-за набегов индейцев.

До впадения Касанаре путешественники, поднимающиеся вверх по течению Меты, опасаясь тех же индейцев, не решаются ночевать на берегу. В периоды низкой воды нередко случается, что мелкие торговцы из Новой Гранады, иногда все еще посещающие лагерь на Параруме, погибают от отравленных стрел гуаибо.

За устьем Меты подводных камней и скал в Ориноко как будто меньше. Мы плыли по каналу шириной в 500 туазов. Индейцы-гребцы не покидали пироги; они больше не буксировали ее, не толкали руками и не докучали нам своими дикими криками. Мы прошли к западу от Каньо-Уита и Каньо-Эндава. Наступила уже ночь, когда мы добрались до Raudal Табахе.

Индейцы не решились плыть в темноте через пороги, и мы легли спать на суше в исключительно неудобном месте – на скале, наклонно стоявшей под углом свыше 18°, в трещинах которой ютилось несметное множество летучих мышей. Всю ночь мы слышали очень близко рев ягуара.

Наша большая собака отвечала на него протяжным воем. Я тщетно ждал появления звезд; небо было ужасающе черным. На фоне глухого шума оринокских водопадов резко выделялись раскаты грома, грохотавшего вдали в стороне леса.

13 апреля. Рано утром мы прошли пороги Табахе, конечный пункт путешествия отца Гумильи [144], и снова пристали к берегу. Сопровождавший нас отец Сеа пожелал отслужить мессу в новой миссии Сан-Борха, основанной 10 лет тому назад. Там мы увидели шесть домов, в которых жили еще не обученные катехизису гуаибо. Они ничем не отличались от диких индейцев.

Их глаза, довольно большие и черные, были живее, чем у индейцев в старинных миссиях. Мы предложили им водки, но они не захотели даже попробовать. У девушек все лицо было испещрено круглыми черными пятнами. Они напоминали мушки, с помощью которых когда-то женщины в Европе подчеркивали, по их мнению, белизну кожи. Остальная часть тела гуаибо не была раскрашена.

Некоторые мужчины носили бороду; они как будто гордились ею и, дотрагиваясь до наших подбородков, знаками показывали нам, что они такие же, как мы. У большинства гуаибо была стройная фигура. Как и среди салиба и маку, я изумился здесь разнообразию черт лица индейцев с Ориноко. Взгляд у них мрачный и печальный, но не суровый и не свирепый.

Не имея никакого представления об обрядах христианской религии (миссионер из Каричаны служит мессу в Сан-Борхе всего три-четыре раза в год), они вели себя в церкви в высшей степени благопристойно. Индейцы любят представления; они, не задумываясь, готовы претерпеть всякого рода неудобства и тяготы, если только знают, что на них смотрят.

В тот момент, когда совершалось причастие, они стали заранее показывать друг другу знаками, что священник сейчас поднесет чашу к губам. Если не считать этих жестов, они стояли неподвижно и относились ко всему с полнейшим безразличием.

Интерес, с которым мы изучали этих бедных дикарей, послужил, быть может, причиной гибели миссии. Некоторые из них, предпочитавшие бродячую жизнь земледельческим работам, убедили остальных вернуться на равнины Меты. Они говорили, что «белые снова придут в Сан-Борху и увезут их в своих лодках, чтобы продать, как пойтос, то есть рабов, в Ангостуре».

Гуаибо услышали известие о нашем возвращении с Риу-Негру по Касикьяре; и когда они узнали о нашем прибытии к первому из больших порогов, к порогу Атурес, они все убежали, чтобы скрыться в саваннах, тянущихся к западу от Ориноко. Отцы-иезуиты когда-то уже пытались основать миссию в том же месте, носившую то же название.

Нет ни одного племени, которое было бы так трудно приучить к оседлой жизни, как гуаибо. Они предпочитают питаться гнилой рыбой, сколопендрами и червями, чем возделывать небольшой участок земли. Поэтому у других индейцев возникла поговорка: «Гуаибо ест все, что существует на земле и под землей».

Когда мы поднялись по течению Ориноко дальше к югу, жара вовсе не усилилась, а, напротив, ее стало легче переносить. Температура воздуха равнялась днем 26–27,5°, ночью 23,7°. Вода в Ориноко сохраняла обычную температуру в 27,7°. Мучения, причиняемые mosquitos, невероятно усилились, несмотря на уменьшение зноя. Мы нигде так не страдали от них, как в Сан-Борхе. Стоило заговорить или снять сетку с лица, как в рот и в нос набивались насекомые.