Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

Я охотно дам любое обещание по части книг, при одном условии: мне будет разрешено пользоваться иезуитским правилом, которое позволяет забывать обещания, если забывчивость оказывается выгодной. Последние два-три выпуска «Пенденниса» 270, на мой взгляд, не слишком выразительны, хотя в целом они мне понравились. Несмотря на то что история рассказывается медленно, мой интерес к ней не уменьшается. Иногда чувствуется, что пером движет усталая рука и автор раздражен и расстроен своей недавней болезнью или какой-то другой причиной. Однако Теккерей все равно остается величайшим по сравнению с другими, полными сил писателями. Публика, разумеется, не будет сочувствовать его усталости и не простит изменам вдохновения, но некоторые преданные читатели пожалеют о том, что такой человек вынужден писать в то время, когда не расположен этим заниматься, и удивятся тому, что и в сложных условиях он пишет столь хорошо. Я не сомневаюсь, что посылка с книгами придет в то время, которое будет угодно железнодорожным служащим, точнее, это будет зависеть от настоятельных и униженных просьб хауортских возчиков. А до тех пор я буду ее ждать с должным терпением и смирением, послушно следуя тому образцу самопомощи, которую «Панч» дружелюбно предлагает «женщинам Англии» в «Беззащитной женщине» 271.

Как я уже писала, книги, которые присылали Шарлотте издатели, доставляли ей большую радость и служили утешением. Посылки, приходившие с Корнхилл, было чрезвычайно интересно распаковывать. Но теперь к этому добавился оттенок горечи: развязывая бечевки и вынимая один за другим тома, Шарлотта не могла не вспомнить о той, которая когда-то так радовалась при сходных обстоятельствах.

Мне не хватает их довольных и радостных голосов, комната кажется очень тихой, очень пустой. Я немного утешаюсь, когда вспоминаю, что папа получит удовольствие от некоторых присланных книг. Если счастьем не с кем поделиться, то его нельзя назвать настоящим счастьем; в нем нет прежнего вкуса.

Далее она пишет о книгах, которые ей прислали:

Просто удивительно, как Вы умеете их выбирать. Ни за что в жизни я не угадала бы, что будет в посылке. Я уверена, что если бы сама себе выбирала книги, то получилось бы хуже, чем у других, которые с такой любовью и рассудительностью делают это для меня. Кроме того, если бы я знала, что именно мне пришлют, то все было бы не так интересно. Лучше не знать.

Среди самых желанных для меня произведений укажу «Жизнь Саути», «Женщины Франции», «Опыты» Хэзлитта, «Представители человечества» Эмерсона 272. Однако, похоже, было бы несправедливо выделять что-то одно, когда нравится все. <���…> Я взялась за «Предложения о женском образовании» Скотта 273, и ее чтение доставляет мне истинное удовольствие. Прекрасная книга: автор мыслит правильно и ясно, удачно излагает свои идеи. Мне кажется, что нынешние девочки имеют много преимуществ по сравнению с моим поколением: их в гораздо большей степени поощряют учиться, упражнять свой ум. В наши дни женщины уже могут не бояться показаться умными и начитанными, не рискуя прослыть «педантками» и «синими чулками». Могу сказать о себе: когда я имела удовольствие беседовать с действительно умным человеком, мои скромные знания не то чтобы воспринимали как избыточные и даже как дерзость, но просто мне всегда казалось, что они недостаточны и не соответствуют ожиданиям собеседника. Мне всегда приходилось просить: «Не ждите, что я продемонстрирую большие познания; то, что кажется вам результатом чтения и систематического обучения, – по большей части плод интуиции и озарения». <���…> Некоторых (даже весьма умных) мужчин лучше и вовсе не учить. Они могут быть знающими, могут обладать жизненным опытом, но если отсутствует тонкость чувств, чего стоит все остальное? Поверьте мне, когда будут услышаны скромные голоса тех, кто не получил хорошего образования, но обладает добрым сердцем, тонкими чувствами и никому не завидует, громкие и напыщенные ученые приговоры покажутся совершенно пустыми, глупыми и презренными. Никто еще не забрался «с помощью греков на Парнас» и не научил этому других. <���…>

Прилагаю для Вашего прочтения лист бумаги, который попал в мои руки без ведома автора. Это бедный рабочий, житель нашей деревни, – вдумчивый, начитанный, тонко чувствующий, чей ум куда выше его общественного положения и доставляет ему неудобства. Я не разговаривала с ним и трех раз за свою жизнь: он диссентер, и мы редко с ним пересекаемся. Он записал свои чувства после прочтения «Джейн Эйр»: эта исповедь безыскусна и честна, подлинна и щедра. Прошу Вас потом вернуть ее мне, поскольку она дорога мне больше, чем суждения, напечатанные в уважаемых источниках. Он говорил: «Если бы мисс Бронте это прочла, она бы меня разругала». Но на самом деле мисс Бронте не ругает его, она только грустит о том, что разум, проявлением которого стал этот документ, должен терпеть все унижения бедности, страдать от слабого здоровья и заботиться о большой семье.

Что касается «Таймс», то, как Вы и говорили, ядовитая желчь помещенной там критики в определенном смысле оказалась противоядием; чтобы стать более действенной, ей следовало быть более справедливой. Думаю, здесь, на севере, эта критика не имела большого резонанса, хотя возможно, что какие-то сердитые реплики просто не достигли моих ушей. Осуждений «Шерли» я слышала совсем немного, но не раз была глубоко тронута выражениями восторга по поводу этого романа. Мне кажется неразумным слишком много думать об этом, однако нельзя не признать, что йоркширцы были очень добры ко мне, и я не могу не испытывать к ним благодарности, особенно за то, что это стало источником живой радости для моего отца в его преклонные годы. Даже и бедные младшие священники не выказывают чувства обиды и находят утешение в насмешках над своими собратьями по профессии. Мистер Донн поначалу казался задетым, пару недель он был в волнении, но теперь успокоился. Вчера я имела удовольствие угостить его чаем и наблюдать, как он отпивает из своей чашки с весьма довольным видом. Интересно, что с тех пор, как мистер Донн прочел «Шерли», он стал бывать в нашем доме чаще, чем прежде, он старается понравиться нам своей кротостью и трудолюбием. Некоторые характеры – подлинные загадки; я ожидала по крайней мере одной хорошей сцены с ним, однако ничего подобного не случилось.

В начале весны жители Хауорта много болели. Погода стояла сырая, в окрестностях распространилась лихорадка, от которой обитатели пастората пострадали не меньше, чем их соседи. Шарлотта писала:

Я узнала ее по постоянной жажде и плохому аппетиту; папа тоже заболел, и даже Марта жаловалась на недомогание.