Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Artamanen также праздновал солнцестояния. Все переодевались в народные костюмы и под вековыми деревьями организовывались танцы и символические представления. Солнечный культ и здесь считался самым важным средством приведения юношества в контакт с душой предков. Зюннер приводит описание такого празднества из «Книги Wandervogel »: «В тиши собираются они вокруг груды дров. Зажигается смоляной факел… “Восстань, о пламя!” Но вот песня стихает, и настает глубокая тишина. Человек выходит из круга и, обращаясь к огню, говорит об истинном освобождении, об очистительном свете новых идей… Почему после речи и песни пляска вокруг огня напоминает хоровод безумцев, не поймет лишь тот, кто не знает, что юность порой скрывает глубину своих чувств проявлениями ребяческой радости… И как только огонь стихает, все прыгают через горящие угли, словно стараясь показать, что не боятся обжечься» 155.

Вакуум, образованный отторжением христианства и разочарованностью в идеалах Просвещения, был заполнен сфабрикованным мифом о немецком прошлом, о прошлом Народа, происхождение которого, а следовательно, и само существование оставались туманными. Эта жалкая попытка вообразить себя высшим народом, в сущности, не имела никакой реальной опоры. То, что Нолл назвал немецким «утопизмом», зачастую было просто защитной реакцией против мук нигилизма. Это объясняет, почему немцы были одновременно очарованы сумерками богов ( Götterdämmerung ), катастрофическим концом мира, и ницшеанским самоутверждением в этом мире, бессмысленном по своей сути.

«Этот отрыв от действительности выражался и в том, что идеал “солдатского бытия” базировался не на реальном опыте войны с ее грязью, разложением и смертью, он основывался на тщеславных иллюзиях, на мифе о героях-фронтовиках, который распространяло старое поколение, подслащая тем самым горечь понесенного поражения. Wandervogel начали с презрения к смерти, с романтического ореола, которым они окружали поле битвы с «горами трупов»; в итоге они пришли к возвеличиванию удушения, избиения и резни, а затем и к эстетическому облагораживанию насильственной смерти, к упоению от грандиозных катастроф. Это упоение в итоге перерастет все границы и станет невежественно-блаженной дрожью перед Нибелунгами, перед Последним Готом, перед Потерявшимся Отрядом средневековья, перед Лангемарком, Колчаком и идеалом самурая… Все это было не просто выражением псевдоисторического культа героя, это указывает на тенденцию, глубоко укоренившуюся в немецком образовании, готовить молодежь не к жизни, а к смерти. Суть духа этого молодежного движения, вся эта смесь псевдоармейских настроений, самоутверждения и поверхностной метафизики нашла на редкость удачную формулировку в “немецкой троице”, которую один из его членов определил как: “Бог, я и мое оружие”» (Иоахим Фест 156).

В фолькистском движении одним из самых популярных произведений искусства была гравюра Альбрехта Дюрера «Рыцарь, Смерть и Дьявол». Лепное украшение, сделанное по ее мотивам, украшало стену над письменным столом Гитлера в его новой берлинской канцелярии 157. Средневековый рыцарь, с одной стороны которого – Смерть, а с другой – Дьявол, скачет по кошмарному миру к своему концу, готовый к битве, без надежды на победу. «Немцы склонны верить, что мрачные и суровые идеи имеют моральное превосходство над идеями более ясными и гуманными. Это соответствует их общей склонности к трагической стороне жизни и к необходимости зла в мире», – писал Томас Манн, автор романа «Доктор Фаустус» 158.

И так как фолькистский бунт против современного мира обратил молодежь к природе и к старым богам, неизбежно случилось так, что через этих юношей стали искать выход темные витальные жизненные силы. Молодежные ассоциации почти исключительно были тесно спаянными мужскими союзами ( Männerbünde ), женщины сюда доступа не имели, их презрительно отсылали назад, к условностям и обязанностям буржуазного мира. Если здесь и брали в пример Грецию, это была Спарта, а не Афины. Они пели военные песни, зачастую песни ландскнехтов, этих бродячих наемных солдат, которые, как и в добровольческих отрядах, слушались лишь своего капитана – пока он их кормил и платил им – и которые, несмотря на свои религиозные предрассудки, тоже были нигилистами, марширующими между Смертью и Дьяволом. Главным идеалом фолькистской молодежи стало самопожертвование, приношение своей жизни на алтарь Смерти – что означало в том числе и безусловное подчинение приказу вождя, фюрера. Ожидание великого вождя, который повел бы их к будущему, такому же прекрасному, как и воображаемое прошлое, было в то время широко распространено. Но даже если это будущее окажется еще одним Götterdämmerung (концом света) – что ж, они готовы погибнуть с честью.

Фолькистская молодежь жила в мире реалий, от которых было рукой подать до нацизма. «Национал-социализм – это движение фолькистское», – заявляет Моссе на первых страницах своего фундаментального труда, посвященного анализу фолькизма. Мы знаем, как сдержан был Гитлер на этот счет, и мы сделаем из этого выводы позже. Как бы то ни было, одним из поразительных интуитивных шагов Гитлера было использование фолькистского аспекта нацизма до предела. Та же молодежь, что только что маршировала и пела в Wandervogel и подобных ей организациях, теперь маршировала и пела на митингах НСДАП, сливаясь с нацистским молохом и щеголяя тщательно продуманной униформой.

Часто цитируют Дениса де Рудемона, который после участия в массовом митинге НСДАП в 1936 году писал: «Я думал, что буду участвовать в демонстрации, в политическом слете. Но они отправляли свой культ!» И затем он описывает, как чисто физически на него подействовала – если не сказать, раздавила – сила религиозной веры сорока тысяч присутствующих, вопящих в унисон о своей вере в фюрера и Германию. Французский посол Андре Франсуа-Понсе был на одном из съездов нацистской партии в Нюрнберге; он пишет в том же ключе: «Еще более удивительной, нет, просто неописуемой была атмосфера коллективного энтузиазма, в которой купался весь город: невероятное опьянение, охватившее сотни тысяч мужчин и женщин, романтическая лихорадка, мистический экстаз, нечто вроде священного безумия, обуявшего их всех» 159. Пророчество Гейне исполнилось – Тор вновь размахивал молотом.

Вокруг костров, во время походов и священных церемоний, обращаясь к силам святых мест, немецкие юноши слушали соблазнительные голоса, которые нашептывали им даже во сне и подталкивали их истратить свою энергию слепо, не размышляя, ради великого дела, указанного им харизматичным фюрером, этим «Существом света». Эти молодые люди чувствовали, что Вотан – которого иначе называют Один – вновь явился среди них. Этот одноглазый бог в зеленой шапке, предводитель мертвых всадников на дикой охоте – их видят во времена страшных потрясений, когда стонет шторм или когда свет луны делает ночи зловещими. У слова « Wotan » тот же корень, что и у « wut », что означает гнев, ярость.