Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

«Нет ли возражений против принятия нами этого проекта и представления его на утверждение на высшем уровне в Хельсинки?»

Одобрительные голоса.

Удар молотка! Очень сильный! Как выдержала ручка?! Второй этап общеевропейского совещания завершен. На пути в Хельсинки больше нет никаких препятствий.

Последний пункт нашей повестки дня я предлагаю снять. Он предполагал торжественную церемонию закрытия второго этапа Совещания. Для чего она, эта церемония? Торжество будет в столице Финляндии, в Европе, и больше чем в Европе.

Все соглашаются со мной.

В вышедшей в Италии книге «Дневники переговоров (Хельсинки — Женева — Хельсинки, 1972–75)» про финал нашей работы будет написано: «Ввиду позднего времени не было поздравительных речей, за исключением выступления представителя Святого престола. То, что было, однако, у всех на уме, это то, что после 22 месяцев работы переговоры в Женеве завершились наилучшим образом. Воды Женевского озера еще не успокоились, однако было ощущение, что хорошо, что все разногласия во всем объеме вышли наружу именно на втором этапе СБСЕ: ведь в ходе его запальный шнур был разрублен ради мирного завершения Совещания в Хельсинки, на котором действительно сосредоточилось бы внимание всего мира» [8] «Дневники переговоров (Хельсинки — Женева — Хельсинки, 1972–75)», стр. 581–582. .

Правильно будет написано. А пока мы все еще в Женеве. Выходим из зала заседаний в фойе. То самое, где в течение стольких дней и ночей нас поджидали многочисленные журналисты. Там пусто. Совсем разуверились. Потеряли надежду. Даже самые стойкие и прозорливые не думали, что эта ночь может стать последней в столь длительном и изнурительном дипломатическом состязании.

Но нет. Вот кто-то появляется из дальнего конца фойе. Протирая глаза, приближается ко мне.

Это наш! Женевский корреспондент агентства ТАСС. Самый упорный в мире! Какой молодец!

— Ну как, Юрий Владимирович, когда следующее заседание?

— Все кончилось, — отвечаю. — Теперь надо ехать в Хельсинки.

Не верит. Неуверенно уточняет:

— И об этом можно сообщить?

— Конечно же, сообщайте. Я еду писать телеграмму в Москву.

Журналист исчезает. Итак, Телеграфное агентство нашей страны оказалось не только первым, но и единственным обладателем информации, которая интересовала весь мир. В этой связи мне рассказали позже следующее. Мы уже знаем: в Москве вестей из Женевы ждали с нетерпением. Ими интересовалось высшее руководство. Поэтому, как только тассовское сообщение поступило в столицу, его немедленно доложили руководителю ТАСС с вопросом, как им распорядиться. Это означало прежде всего — как доложить Л. Брежневу, ну и, конечно, передавать ли на весь мир. Последовал вопрос: что сообщают другие агентства? Проверили. Оказалось, ничего. Так что же, имеется только сообщение ТАСС? Да, только это. Случай показался столь необычным, что последовало указание: проверить в МИД правильность информации. Действовать только после этого. Но это к слову. Женевский корреспондент ТАСС был награжден орденом.

Вернемся, однако, в Женеву. Быстро попрощавшись с коллегами, мы спешим в представительство. Шифровальщик обычно ждал возвращения делегации. Я написал краткую телеграмму: 21 июля в 3 часа 45 минут второй этап Общеевропейского совещания завершил свою работу. Подумав, добавил: под председательством делегации СССР. Какую же поставить подпись? Формально руководство делегацией уже поручено мне, но Ковалев еще в Женеве. Будить его не хотелось. Зачем? Поставил подпись: А. Ковалев. Сказал, чтобы отправили немедленно.

Утром нам предстояло проводить А. Ковалева в аэропорт, и мы отправились к себе передохнуть несколько часов.

Захваченный с заседания молоток остался лежать на рабочем столе.

За утренним завтраком я рассказал А. Ковалеву о нашей бурной ночи.

Из аэропорта все мы — члены делегации — заехали в представительство. Нам оставалось сделать в Женеве совсем немного: отправить телеграмму с кратким изложением последних событий, собраться, дождаться спецсамолета, который должен был прибыть за нами, и, как говорится, снять лагерь. По дороге из аэропорта мы обратили внимание на то, что, оказывается, стояла превосходная летняя погода.

Однако едва члены делегации расселись за столом, как заговорил Л. Менделевич. О прошедшей ночи и баталии вокруг кипрского вопроса.

«Чем больше я думаю, — заявил он, обращаясь ко мне, — тем больше утверждаюсь во мнении, что в итоге вчерашнего обсуждения можно было найти и провести решение, в большей степени благоприятствующее позиции Кипра».

Вот так сюрприз! Женевский этап совещания закрыт. В столицах несомненное удовлетворение. Об этом через час-другой зашумит печать всего мира. Делегации собирают чемоданы. И вдруг такое заявление! И даже больше, чем заявление: поставлен вопрос о том, что мы не все сделали для государства, позиция которого была нам понятна…

Как быть? Мои коллеги опустили головы. Отвечать надлежит мне. Председателем был я, и за главу делегации остался я, деваться некуда. Но что ответить?

Можно сказать, что успех Совещания даст столь положительный эффект, что это поможет решению всех проблем, в том числе и кипрской. Но это Лев Исакович знает и сам.

Или сказать, что мы же все были там вместе. Что же махать-то кулаками после драки.

Но для такой резкости должны быть сомнения в искренности Льва Исаковича, подозрения в том, что, ставя этот вопрос, он ищет чего-то иного, кроме наилучшего результата для нашей дипломатии. Нет, это не годилось. Лев Исакович — дипломат огромного опыта. В Женеве он вынес на своих плечах основную тяжесть разработки принципов взаимоотношений между государствами — участниками Совещания. И, наконец, он был ответственным за кипрский вопрос. Не годятся все эти варианты.

— Хорошо, — говорю. — Заседание позади, и Совещание закрыто. Но одна зацепка для продолжения действий здесь в Женеве все-таки еще остается. Она в том, что я, как председатель заседания, еще не подписал его протокол.

Действительно, практика предусматривала такую формальность, как подписание председателем протокола заседания. Это была именно формальность, так как в протокол вносился минимум сведений о заседании и его решениях, и, насколько я помню, никогда никаких проблем с этой операцией на Совещании не возникало. Но в то же время, говоря строго юридически, до тех пор, пока протокол не подписан, председатель мог ставить вопрос о том, что заседание не закрыто, и поднимать вопрос о его возобновлении до истечения срока своих полномочий, т. е. до полуночи.

— Так вот, опираясь на эту формальность, я могу постараться возобновить заседание где-то во второй половине дня, но для этого надо иметь хоть какую-то минимальную уверенность, что подобная экстравагантность может быть оправдана.