Ю. Куликов - Сподвижники Чернышевского

Особенную популярность он приобрел среди студенчества — ведь студентов там снабжали книгами чуть ли не даром!

Но библиотекой и магазином, к сожалению, заинтересовались не только друзья и сочувствовавшие.

Агенты Третьего отделения в поисках крамолы постоянно шныряли в магазине — вынюхивали, высматривали. Многие из них пытались под личиной революционеров втереться в доверие к Серно-Соловьевичу, но делали это так грубо, что не только Николай, человек, достаточно проницательный, но и любой гимназист распознавал в них шпиков. Разумеется, Серно-Соловьевич выпроваживал их, но провокаторы лезли все нахальнее и настойчивей. Наконец терпение Николая лопнуло. Однажды он явился к обер-полицмейстеру Петербурга, жандармскому генералу Потапову.

— Я убедительно прошу ваше превосходительство— распорядитесь не присылать ко мне этих болванов… этих господ, — заявил он. — Ведь это, наконец, не только неумно, но и оскорбительно.

— Действительно, болваны, — поморщился Потапов. — Но вы должны понимать, милостивый государь, что ваши действия не могут не быть подозрительными. Я, конечно, не желаю вам никакого зла, но…

— А разве я делаю что-либо дурное? — возразил Николай.

— Дурное… — ироническим тоном повторил Потапов и вдруг, понизив голос, спросил так, словно этот вопрос уже давно не давал ему покоя: — Ну, а это… ваша книга… Ну, объясните мне — зачем вы написали это?

Николай пожал плечами:

— Там в предисловии все написано, ваше превосходительство. Мне нечего больше сказать об этом.

— Вам нечего сказать? — переспросил Потапов. — Ну, а я вам скажу одно слово: берегитесь!.. Надеюсь, вы все понимаете?

Конечно, Серно-Соловьевич все понимал. Он понимал и то, что, продолжая свою деятельность во время разгула реакции, он неизбежно разделит участь В. Обручева и Михайлова, арестованных незадолго перед тем.

Но он знал, на что идет. Страха не было. Вскоре совместно со Слепцовым Николай открыл еще одну читальню — в Гатчине. Там же он организовал и воскресные школы.

Он изыскивал новые тайные и легальные средства, которые могли бы оказать помощь деятельности «Земли и воли». Одним из таких средств явился шахматный клуб, открытый при его непосредственном участии в Петербурге в январе 1862 года. Это было учреждение внешне достаточно невинное и в то же время весьма удобное для конспиративных встреч и совещаний. Серно-Соловьевичу принадлежала и другая идея — создать легальный периодический печатный орган «Земли и воли». Одному «Современнику», в котором Серно-Соловьевич также принимал участие, было трудно выполнить эту роль. Журнал уже достаточно намозолил глаза правительству, и поручиться за его долговечность было трудно.

К этому времени группа литераторов, в которую входил Серно-Соловьевич, приступила к созданию на артельных началах журнала «Век». Но журналу не суждено было сыграть ‘предназначавшейся ему роли. В редакции «Века» оказалось много лиц, придерживавшихся умеренных взглядов. Большинство редакции не желало придать «Веку» то направление, на котором настаивали Серно-Соловьевич, Шелгунов и их единомышленники.

Разногласия особенно обострились после того, как Н. Серно-Соловьевич принес в редакцию только что написанную им статью «Мысли вслух». В ней он подверг уничтожающей критике либералов, пытавшихся добиться каких-либо прогрессивных перемен в отрыве от народа.

Либеральные члены редакции возражали против этой статьи. Любители пустить слезу по страданиям народным и произнести громкую речь о необходимости освобождения крестьян, они в глубине души изрядно побаивались самого народа и, хотя не любили признаваться в этом, исповедовали лицемерный догмат «все для народа… но не народом» — тот самый, против которого была направлена статья Николая.

«Все для народа — и только народом!» — этот лозунг был основой ее. Напечатать такое значило попасть в «неблагонадежные», а то и… При одной мысли о казематах либералов прошибал холодный пот.

Стремясь предотвратить раскол, Николай созвал 27 марта 1862 года в помещении шахматного клуба всех членов редакции. Совещание было долгим.

Либералы доказывали, что для успеха журнала необходимо вести его, «конечно, прогрессивно, но лояльно! Непременно лояльно!..».

Николай не выдержал.

— Нам необходим журнал не для лояльного переливания из пустого в порожнее, а для помощи настоящему делу! — воскликнул он.

Воцарилось молчание. Роковое слово «восстание» не было произнесено, но, как ни старался Николай подобрать лояльное выражение, все поняли, что имелось в виду.

— Но, помилуйте, — заикаясь, проговорил кто-то, — нельзя же так резко. И вообще…

— И вообще своя рубашка ближе к телу, — язвительно докончил Николай. — Нет, господа, с вами каши не сваришь!

Для большинства редакции это было уже слишком. Редакция раскололась — Серно-Соловьевич и Шелгунов вышли из ее состава.

Время шло. Реакция свирепела. Жестоко подавляемое стихийное крестьянское движение шло на убыль. Попытки «Земли и воли» установить связь с народом разбивались о вековечную неорганизованность крестьянской массы. Революционеры-демократы по-прежнему ожидали всеобщего восстания крестьян в 1863 году, но одно им становилось ясно; подготовка революции — дело неизмеримо более сложное, чем они предполагали раньше.

В статье «Мысли вслух» Серно-Соловьевич писал, что революционная литература «выражает стремления кучки людей честных, хороших, но незначительных по числу, не имеющих никаких корней в народе и потому положительно бессильных. Грустно делать такое сознание, но сделать его необходимо».

А реакция тем временем переходила уже в открытое наступление. Братья Серно-Соловьевичи давно сделались для нее бельмом на глазу — и она использовала все возможности, чтобы хоть как-нибудь помешать их деятельности.

В июне 1862 года были закрыты читальня Серно-Соловьевича, воскресные школы и шахматный клуб. Но все это были еще полумеры — правительство готовило настоящую расправу, тщательно собирая материалы того, чтобы найти обоснование для нее. В начале 1862 года в дом Серно-Соловьевичей поступил на должность лакея агент Третьего отделения. Его чрезмерное любопытство вскоре бросилось братьям в глаза, и под благовидным предлогом Николай рассчитал его. Потерпев очередной провал, Третье отделение решило действовать более прямолинейно: намечено было провести одновременно обыск у ряда «подозрительных» лиц («авось удастся найти компрометирующие материалы!»). И, конечно, в списке «крамольников» значились Николай и Александр Серно-Соловьевичи.

Но до обыска дело не дошло — предлог для расправы представился раньше.

24 июня того же 1862 года из Лондона в Петербург возвращался служащий торговой фирмы Ветошников, вызывавшийся доставить в Россию несколько писем от Герцена, Огарева и Бакунина. Об этом узнал провокатор Перетц — штатный агент Третьего отделения, вошедший в доверие к Герцену. Как только пароход вошел в русские воды, Ветошников был арестован. Легко представить себе ликование инквизиторов из Третьего отделения» когда они читали изъятые письма. В них упоминалось столько имен, а среди них — ненавистнейшие из ненавистных — Чернышевский и Н. Серно-Соловьевич!