Вадим Бакатин - Дорога в прошедшем времени

Наверное, я был не самым плохим, как любит говорить моя жена, «госдеятелем». В отличие от многих своих коллег, большей частью карьерных комсомольцев, имел немалый производственный опыт. Старался быть самим собой. Юлить, хитрить не было необходимости. Это помогало обретать чувство уверенности. Отставка с поста министра, которую, казалось бы, ждал и встретил легко, на самом деле все круто изменила.

Я стал походить на карася, выброшенного на берег, судорожно хватающегося за что ни попало. Карась-идеалист… Я всегда презирал властолюбие. Хотя и был болтлив, но не тщеславен. На Страшном суде не признал бы за собой этого греха. Но, как оказалось, власть была очень важной, если не главной, составляющей моей жизни. Лишенный власти, я был вырван из привычной среды. Искать новую было поздно. Уверенность сменилась растерянностью. Я не понимал новой политики М.С. Горбачева после ноября 1990 года. Да он и не посвящал меня во все хитросплетения войны с демократами. Я отошел от губительной «твердости» ортодоксальных марксистов-ленинцев, не принимал и пустого воинствующего антикоммунизма «демократов». Тем более был далек от всех их тайных интриг. Иначе как мерзостью эту «политику», типичным образчиком которой было «купание» лидера демократов в пруду, назвать нельзя. Я плохо это понимал. Просто представить себе не мог, что одни способны на подобные дешевые «активные мероприятия», а другие – на наглую, фантастическую ложь «во спасение». Причем, как вскоре стало ясно, все это было не столь уж бессмысленно. Власть оказывалась в дураках, а ложь поднимала популярность антисоветской оппозиции.

Когда журналисты спрашивали меня, какой период работы принес мне наибольшее удовлетворение, всегда без сомнения называл 1961–1962 годы, когда был прорабом на стройках Кемерова. Нравилось сочетание уже вполне приличной самостоятельности с возможностью быстро и зримо ощущать результаты своего «командирского» творчества. Если бы меня спросили: а какой период был самым тяжелым? Немало таких периодов и ситуаций нашел бы за время службы в МВД. Но самым тяжелым оказался период с 3 декабря 1990 года до августа 1991 года. Чувство беспомощности, ненужности, неопределенности, иллюзия деятельности при вынужденном безделье – отвратительны. Личные страдания, в конце концов, личные страдания. Но с некоторых пор мне уже не оторвать их от переживаний за страну, которая все более и более катилась куда-то не туда. Это была уже не перестройка – был развал. Я это видел, чувствовал и свою вину, но помочь, повлиять на что-то практически не мог. Любители теоретизировать, к которым в какой-то степени отношу и себя, находили в том времени много интересного. То ли это конец перестройки, то ли начало ее нового этапа… А может быть – реакционный поворот к диктатуре? Е.К. Лигачев назвал «новый курс» Горбачева в Литве своей победой.

Я с уважением отношусь к Лигачеву, считал и считаю его честным, мужественным человеком. Но так и не смог понять, где он увидел «победу». Насилие окончательно вытолкнуло Литву и всех прибалтов из Союза. Это – победа?

Это крах. Никогда мне не понять «кремлевских мудрецов». Не мне их судить и о них судить. В сравнении или без сравнения со столпами московско-политбюровской политики я все равно остаюсь провинциалом, «белой вороной», и суждения мои о столичных коридорах власти поверхностны, интуитивны и провинциальны…

Моя продолжавшаяся по инерции после отставки активность затухала. Привычка к «наркотику власти» проходила. Бессилие и растерянность становились реальностью. Вскоре я понял, что между М.С. Горбачевым и теми, кто добился моей отставки, была договоренность: Бакатина от дел отстранять. Эпизодов, иллюстрирующих это, было много. Приведу лишь один, весьма эмоциональный, документ:

Президенту СССР

товарищу Горбачеву М.С.

Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!

Вынужден обратиться к Вам официально и надеюсь быть правильно понятым.

Докладываю Вам, что 23 апреля с целью получения информации о положении в Южной Осетии и выработки проекта рекомендаций для разрешения конфликта я пригласил к себе командующего внутренними войсками СССР генерала Ю.В. Шаталина в удобное для него и согласованное с ним время.

Однако министр Б.К. Пуго запретил Шаталину являться ко мне, без объяснения каких-либо причин.

Я не считаю для себя возможным испрашивать у кого бы то ни было разрешений на проведение встреч и бесед. Это уже второй подобный случай. После первого Б.К. Пуго дал мне понять, что действует с Вашего согласия. Я не намерен дважды объясняться с ним по одному и тому же вопросу и прошу Вас, уважаемый Михаил Сергеевич, либо указать товарищу Пуго на недопустимость его поведения, мешающего делу, и порекомендовать впредь подобных случаев не допускать, либо, если Вы считаете, что он прав, прошу освободить меня от обязанностей члена Совета безопасности СССР, поскольку в этом случае у меня не останется абсолютно никаких возможностей (при отсутствии информации, аппарата и прав) для того, чтобы хоть каким-то образом их исполнять.

С уважением, В. Бакатин

23 апреля 1991 года

Горбачев поставил на письме завитушку. Мне же сказал что-то вроде: «Работай. Борис Карлович не прав.

Я скажу ему…» Думаю, что он ему ничего не сказал.

Отступив от текста, еще раз повторю, что всегда с уважением относился к Б.К. Пуго, который доказал, что был исключительно честным человеком. И в этом эпизоде дело не в нем. Он точно исполнял договоренности, которые были достигнуты между Горбачевым и членами политбюро. Они хотели отстранить меня от власти. И отстранили.

Мое участие в выборах было тоже в какой-то мере не вполне осознанной реакцией этого состояния, состояния отверженного, обреченной на неудачу попыткой вернуться во власть. Почему мне этого тогда так хотелось, сегодня трудно понять. Но скорее всего, это было именно так. Трезвого расчета здесь было мало. Эмоции и оптимизм. Откуда он брался, этот оптимизм? Но он был.

Я верил, что все еще можно поправить, что в принципиальном плане курс на демократизацию жизни уже не изменить. Однако со своей верой, отстраненный от рычагов власти, уже мало на что мог повлиять. Отсюда увлечение публицистикой. Слово заменяло дело. Неожиданное желание высказаться привело к тому, что я очень быстро, за отпускное время, написал небольшую книжку «Освобождение от иллюзий». В 1992 году ее издали в Кемерове. Ни на что, конечно, она не повлияла.

Моя длительная практика на начальствующих должностях приучила не только командовать, но и чтить исполнительскую дисциплину. Я не мог допускать ослушания после того, как решение принято. Отменить команду было можно, не выполнять – нельзя. Так нас воспитывали. И я на всю жизнь усвоил эти уроки, которые давал молодым инженерам наш «батька», управляющий трестом-96 Николай Александрович Малинин.