Сара Корбетт - Дом в небе

На телефонах у мальчиков появился новый голос. Этот спокойный высокий мужской голос был не похож на голоса взвинченных имамов, которые они постоянно слушали ранее. Он же иногда раздавался из колонок проезжающих за окном машин. Однажды днем ко мне пришел Ромео – с телефоном и блокнотом.

– Амина, – сказал он, – мне нужна твоя помощь. – Ромео сел на пол и протянул мне блокнот и карандаш. – Запиши мне слова по-английски, и я их буду повторять. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он нажал кнопку на телефоне и повернул экран так, чтобы я могла его видеть. На экране возникла карта Сомали и в углу неподвижное изображение Усамы бен Ладена с поднятым вверх указательным пальцем, в черных одеждах и белом платке, закрывающем голову и плечи. Когда пошло аудио, я услышала знакомый голос. Бен Ладен выпустил аудиообращение к братьям-мусульманам, воюющим в Сомали, впервые называя их борьбу частью великой войны, которую ведет Аль-Каида. Это обращение успело распространиться повсюду, как заразный вирус. Им были поражены все, кто меня окружал.

– Пожалуйста, – сказал Ромео, – запиши все по-английски.

Я прищурилась, чтобы лучше видеть бегущую строку внизу экрана, и начала писать.

Моим многотерпеливым… стойким… исламским братьям…

Три дня мне потребовалось, чтобы затранскрибировать запись, длящуюся одиннадцать минут. Каждый день приходил Ромео и сидел возле меня, держа перед моими глазами сотовый телефон. Поскольку я уже много месяцев не брала в руки ручку, то писать было трудно и от усилий пальцы сводило судорогой. Бен Ладен призывал исламских воинов свергнуть нового президента Шейка Шарифа, чья власть не мила правоверным мусульманам. Он восхищался сомалийцами, которые воюют на передовой общей битвы за правое дело, защищая своих братьев в Палестине, Ираке и Афганистане. Ровным, отеческим тоном он поносил американцев и всех их западных союзников, говоря, что их необходимо уничтожать без всякой пощады.

Бен Ладен говорил, Ромео смотрел, я писала, низко склоняясь над бумагой в сумеречном свете комнаты. Ромео часто останавливал ролик, чтобы я успевала записывать. Бен Ладен предостерегал братьев-сомалийцев от заключения мирных договоров, от дипломатии, от компромиссов с неприятелем, убеждая, что это не что иное, как ловушки. Можно ли верить, что вчерашние враги, сменив религию, сегодня стали друзьями?

Словом, война должна продолжаться до победного конца.

Ромео получил студенческую визу в США. Он очень оживился, стал задавать мне много вопросов – больше, чем когда-либо. Долго ли добираться до Нью-Йорка на самолете? Правда ли, что девушки в Нью-Йорке носят короткие майки, открывающие живот? Приходя давать мне уроки ислама, он просил исправлять ошибки в его произношении, дабы насколько возможно сгладить акцент. Он специально купил тетрадь – тонкую ученическую тетрадку с сердечками на обложке, – чтобы я записывала туда самые трудные английские слова, термины, необходимые усердному студенту-иностранцу, желающему произвести хорошее впечатление на американцев.

Шел август. Улететь он планировал в сентябре, а до той поры надавить на нашу с Найджелом родню, чтобы они наконец заплатили выкуп.

В течение трех месяцев, что мы провели в Пляжном Доме, я не более пяти раз видела Найджела, хотя наши комнаты разделяли считанные футы. Порой, услышав щелчок, означающий разрешение выйти в туалет, ему удавалось незаметно подползти к двери, и тогда мы мельком видели друг друга. Тощий, изможденный, с длинной спутанной бородой, в саронге и майке, мешком висящей на костлявых плечах, Найджел вызывал у меня острую жалость. Да и я у него тоже. Мы смотрели друга с одинаковой тоской и безысходностью. Однажды Найджел рискнул показать мне сложенные сердечком ладони – я люблю тебя. Скоро год, как мы были в неволе.

Через зарешеченное окно в туалете я наблюдала смену времен года. Ежедневные дожди сначала ослабели, затем прекратились, и началась засуха – время, которое сомалийцы называют хагаа. У входа в мечеть теперь горел не зеленый огонек, а ярко-розовый. По мере того как жара нарастала, среди мальчиков росло разочарование и недовольство. Хассам заболел малярией и две недели отлежал пластом. Женитьба Джамала на Хамди откладывалась на неопределенное время. Яхью, одного из моих непосредственных надсмотрщиков, сменил Мохаммед-младший. Этот был еще более свирепый, чем тот. Деньги у них, похоже, заканчивались. Мальчики постоянно жаловались на голод. Поскольку Ромео все бредил Нью-Йорком, я надеялась, что выкуп – и соответственно деньги на билет – поступит со дня на день, и прилежно записывала для него слова в тетрадку: сектантский, расчетливый, автономный.

Я видела, что мальчикам до смерти надоело нас сторожить, но не могла знать, каков настой их лидеров, сидящих где-то в Могадишо. Когда я спросила Ромео, как продвигаются переговоры, он с наигранным отчаянием вздохнул и обвинил мою мать в жадности. Наши тюремщики свято верили, что все люди на Западе купаются в деньгах, и, потратившись на наше содержание, они ни за что не желали идти на уступки. Они были убеждены, что моя мать из скупости не желает открыть им ворота к счастью, но стоит найти нужный подход, и она сдастся. Только позже я поняла, до чего они были расчетливы, какую хитрую шахматную партию они вели на нескольких континентах.

К тому времени наши родственники отказались от помощи государства, успев разочароваться в возможностях официальной дипломатии, и совместно оплачивали услуги частного спеца по переговорам с террористами Джона Чейза, главу компании АКЕ, которая должна была вытащить нас из Сомали. Это обходилось в две тысячи долларов в сутки. Было условлено, что большую часть будут оплачивать Бреннаны, а мама потом с ними рассчитается.

После перерыва в несколько месяцев она снова начала отвечать на звонки Адама – ее консультировал Чейз и его британские коллеги. В переговорах участвовала сестра Найджела, Никки. Оперативный полицейский центр в Силван-Лейк был закрыт. Мама на свои средства сняла квартиру в самой глуши, в нескольких часах езды от Кэнмора. Там она записывала переговоры и отправляла их Чейзу по электронной почте в виде зашифрованных сообщений. Адам держался агрессивно, как никогда ранее. Им надоело ждать, говорил он, и они возьмут два миллиона и ни центом меньше. По мнению Чейза, сумму можно было снизить в четыре раза. Второго августа мама предложила Адаму двести восемьдесят одну тысячу долларов, к концу месяца ставка возросла до четырехсот тридцати четырех тысяч. Адам наотрез отказывался уступить хоть немного. Тон разговоров накалялся. Однажды он высказал предположение, что я неродная дочь моей матери, раз она настолько равнодушна к моей судьбе. Мама, вспылив, ответила, что он ведет какую-то игру. «Это я веду игру? – презрительно переспросил взбешенный Адам. – Ну вы увидите, что это за игра».