Георгий Миронов - Короленко

— Звери, — произносит с болью Короленко.

И, конечно, в оправдание этих своих поступков они тут же выдумают страшные истории о зверствах большевиков. Ни на союзников, ни на «добровольцев» я никаких надежд не возлагаю. Большевистской утопии будущего они противопоставляют утопию самодержавную. А хирурги Антанты, «добровольцы», колчаковцы России не помогут.

— Я верю, Душа моя родная, — страстно говорит Владимир Галактионович, — Россия не погибнет, а расцветет, хотя мы с тобой этого, быть может, не увидим. Но увидят наши дети, увидит Сонюшка… Нам многое предстоит пережить, кризис будет тяжелый и бурный, но Россия — страна не только большая, но и с великими возможностями. Натура у русского человека хорошая!

Тяжелая для молодой Советской республики складывалась обстановка к лету 1919 года. Антанта и белогвардейцы наступали с Урала, от Мурманска и Эстонии, из Польши и Средней Азии. На юге Деникин занял Крым, нацеливался на Донбасс и Харьков.

В конце июня в Полтаве стало известно, что в связи с приближением деникинцев из города начинается частичная эвакуация советских учреждений.

29 июня, под вечер, у дома Короленко появились два каких-то мрачных субъекта. Семья встревожилась. В связи с эвакуацией большевиков из Полтавы, Совет защиты детей оставлял Лиге продукты и деньги на нужды детских колоний Полтавщины. В ночь с 28-го на 29 июня, когда все советские учреждения работали без перерыва, ответственная от совета молоденькая девушка коммунистка Дитятева храбро принесла из банка в совет два миллиона рублей для передачи Короленко. Владимир Галактионович очень волновался за судьбу денег, от которых зависело здоровье и даже жизнь почти семи тысяч русских детей.

Софья Владимировна считала опасения отца преувеличенными. С молодой отчаянной беззаботностью она отправилась за деньгами в совет и принесла их в маленьком чемоданчике. Но оказалось, что опасения Короленко были не напрасны.

Еще не стемнело, как в парадное постучали. Ничего не объясняя, втиснулись два человека, с револьверами у пояса, подвыпившие. Им нужен Короленко… поговорить наедине… Один из них почему-то прошел с женщинами в квартиру, другой, черный, курчавый, остался с Короленко в прихожей.

— Мы деникинские дружинники, — сказал он. — Вы получили два миллиона. Отдайте нам деньги.

— Обождите здесь, — властно ответил Владимир Галактионович и, отстранив человека, быстро пошел в комнаты.

В ту же секунду в квартире раздался выстрел: это стрелял первый бандит, До него было шага три-четыре. Короленко бросился к нему прямо от двери и схватил за руку, держащую пистолет. Несколько секунд прошли в жуткой напряженной борьбе. Бандит старался повернуть оружие дулом к Короленко, но старик, сильный и гневный, сжал его руку так, что молодой здоровенный детина не мог с ним справиться, Грохнул еще выстрел, и пуля ударила в дверь, никого не задев.

Авдотья Семеновна не испугалась, не отпрянула, она схватила бандита за другую руку, вбежала Наташа — и тоже кинулась на него.

Курчавый бандит, все же вошедший вслед за Короленко, выпучив глаза на борющихся, схватился за кобуру. Но руки дрожали, и он никак не мог достать оружие. Прими он участие в борьбе, обороняющимся пришлось бы плохо: их можно было бы перестрелять всех поодиночке.

Но теперь дело бандитов было проиграно, и они это поняли. Каждую минуту в дом, привлеченные выстрелами, могли войти люди. Даже убив всю семью, в спешке деньги отыскать было бы невозможно.

Первый бандит вдруг рванулся к двери. Толчок был такой неожиданный и сильный, что его выпустили, и он стремглав вылетел в прихожую, вслед за ним кинулся курчавый. Короленко бросился вслед. В нем проснулась гневная вспыльчивость его отца. У него сейчас было одно желание — догнать стрелявшего, раздавить, смять. Жена и дочь едва успели запереть перед ним дверь. Когда-то Владимир Галактионович жалел, что у него нет сына. Его женщины оказались мужественными и находчивыми. Соня унесла деньги, без Авдотьи Семеновны и Наташи он мог и не справиться с бандитом.

Советские власти узнали о происшедшем. Началось расследование.

Но писатель этим уже не интересовался. Он непрестанно ходил в исполком, в Чрезвычайную комиссию, Революционный трибунал, став кем-то вроде бессменного ходатая перед властями за арестованных. Ему выдали специальный пропуск для беспрепятственного прохода в Чека. Не было случая, чтобы старому писателю отказали в приеме, не выслушали, не навели бы справок о человеке, за которого он просил. Нередко ручательства Владимира Галактионовича являлись основанием для освобождения арестованных.

— Товарищ Короленко, — окликает писателя заведующий губернским отделом юстиции Сметанич. — Вы, ко мне? Прошу!

У Сметанича красивое интеллигентное лицо. Они часто видятся, и всякий раз молодой человек неизменно приветлив и почтителен. Выслушав очередную просьбу Короленко об арестованных, Сметанич мягко замечает:

— За два с половиной года гражданской войны положение выяснилось. Сейчас не может быть нейтральных — идет такая борьба…

— Я с вами не согласен, — возражает Короленко. — Могут быть нейтральные. Вот вам: я — нейтральный.

— Нет! — энергично отрубает Сметанич. — Вы ближе к нам, чем к деникинцам.

Да, он, конечно, не деникинец, отвечает писатель. Он не знает, как они будут держать себя, а их приход в Полтаву дело, быть может, близкого будущего. И тогда он, который теперь заступается перед большевиками за их противников, переменит фронт и будет защищать интересы арестованных большевиков. Это и есть нейтральность. Минувшей весною ему пришлось беседовать с ответственным товарищем из Всеукраинской чека, который сказал, что их действия — в том числе и расстрелы — направлены на благо народа. Но он, Короленко, очень энергично выразил сомнение в этом: нельзя даже и для блага народа расстреливать людей.

Когда Короленко говорит об этом, он начинает нервничать и задыхаться. Сметанич тоже взволнован.

Пусть Владимир Галактионович послушает его возражения: смотрит старый писатель очень односторонне. Большевики не только разрушают старое, они и творят новое, как это ни трудно сейчас…

— Четыре дня назад, — устало говорит Короленко, — около часу ночи мы всей семьей стояли на балконе. И вот услышали два залпа и за каждым из них одиночный выстрел, как будто приканчивали расстрелянных…

— Это было в ночь на двадцать девятое июня? — спрашивает Сметанич.

— Да.

— Тогда было расстреляно семь бандитов, — жестко творит молодой человек — Они были присланы из волости, где наводили панику на мирных жителей. Вы часто бываете у нас и в Совете и знаете, как редки расстрелы по политическим мотивам. Но бандитам пощады не было и не будет. Вы ведь помните убийство еврейской семьи восьмого апреля?..