Георгий Миронов - Короленко

— До свидания, товарищ Сметанич. Желаю вам всего хорошего.

Теперь ему выпадает задача охранять и эту семью — в числе других комиссарских семей — от преследований деникинцев.

Комиссары! Это слово очень подходит ко всем этим строгим симпатичным ему людям: Алексееву, Долгополову, Сметаничу, Дитятевой. В их безукоризненном отношении к нему он чувствует какую-то недоговоренность— они словно хотят и «е решаются сказать главное: «Товарищ Короленко, почему вы не с нами?..» Им, воодушевленным идеей, в которую они сами так горячо верят, непонятно, как это старый честный русский писатель не с ними. Он хорошо понимает это чувство, но пусть поймут и его — он желает оставаться в этой борьбе нейтральным, чтобы отстаивать права человека всюду, где они, по его мнению, попраны.

Погромы и грабежи начались тотчас же по «завоевании» Полтавы деникинцами и длились три дня и три ночи.

В штабе деникинцев Короленко назвал себя и заявил, что в городе идет грабеж и погром.

— Знаем, — безразлично отвечал какой-то офицер.

Встретив гневный и удивленный взгляд Владимира Галактионовича, он прибавил:

— Это всегда бывает. На то война.

— Вероятно, вы согласитесь, — сдерживая себя, сказал Владимир Галактионович, — что честь армии, которой вы являетесь представителем, требует прекращения грабежей и насилий.

Офицер пообещал — и грабежи продолжались.

На третий день делегация от города — и Короленко в ее числе — отправилась к начальнику гарнизона генералу Штакельбергу. Генерал был изысканно любезен, обещал прекратить «беспорядки» в несколько часов — и тоже ничего не сделал.

Под впечатлением этих трех дней и ночей Короленко написал шесть «Писем из Полтавы», в которых рассказывал об убийствах и грабежах, сопровождавших приход в город новой власти; о расстрелах офицеров, перешедших на службу в Красную Армию; о господстве доноса; о неистовом шовинизме в «добровольческой» армии.

Редакторы газет отказались печатать «Письма». Короленко отправил их Мякотину в екатеринодарскую газету «Утро юга».

В городе разнесся слух, что деникинская контрразведка собирается арестовать автора «Писем». Это не удивило писателя. Недаром, побывав у начальника контрразведки полковника Щучкина с просьбой об арестованных, он сразу почувствовал, что перед ним бывший жандарм, а тот в нем тоже совершенно справедливо узрел бывшего «неблагонадежного».

Осенью 1919 года Владимир Галактионович с женою уехали в санаторий доктора Яковенко в местечко Шишаки Миргородского уезда. Здесь писатель закончил начатую еще два года назад большую работу «Земли! Земли!», посвященную крестьянскому вопросу в России в период 1891–1919 годов. (Значительная часть ее была опубликована в 1922 году в журнале «Голос минувшего».)

В октябре 1919 года началось мощное наступление советских войск против Деникина, стоявшего уже на дальних подступах к Туле. Белые начали стремительно откатываться. Сильные удары по тылам врага наносили партизаны Украины и Крыма.

Переменчивая военная погода задержала супругов Короленко в Шишаках до января 1920 года. Живя здесь, писатель навестил своих давних оппоненток из Ковалевки.

С холмистых берегов Пела видна была далеко-далеко безжизненная, пустынная земля. Не ходили поезда, не видно было людей в осенних полях. В краю господствовали деникинцы.

У тех женщин, что спорили с ним на митинге два года назад, мужья, уцелевшие на германской войне, ушли с большевиками — сражаться за землю.

У женщин был жалкий и истомленный вид. Они плакали, не зная, живы ли отцы их детей. Видно было, что они рады видеть писателя и поговорить с ним. Он так же, как и они, не видел конца войне, но он знал, что эти люди нуждаются в поддержке, ободрении. И он говорил им о своей вере в лучшее будущее, которого еще не видно, но которое непременно придет.

Когда Короленко с женой вернулись в Полтаву, в городе была уже советская власть.

Писатель продолжал усиленно работать над З-м томом «Истории моего современника». 2-й том вышел в 1919 году в Одессе. В том же году в альманахе «Родина» в Ростове-на-Дону, выпущенном в пользу увечных воинов, появился рассказ «Двадцатое число».

В начале июня 1920 года Полтаву посетил народный комиссар просвещения А. В- Луначарский. Он приехал к Владимиру Галактионовичу, и они долго беседовали — спорили и соглашались, делились мыслями и снова спорили. Это был откровенный, обстоятельный разговор двух писателей и общественных деятелей, не желающих навязывать друг другу свою точку зрения, но искренне стремящихся найти то общее, что могло бы их объединить и помочь взаимному пониманию.

После беседы Луначарский, дружески распрощавшись, уехал на митинг в городской театр, оставив у старого писателя самое благоприятное впечатление о себе — прямотой и искренностью высказанных им суждений и горячей убежденностью в правоте дела, которому он служит.

Вскоре в парадное постучали: приехали просить заступничества родственники приговоренных к расстрелу по обвинению в злостной спекуляции хлебом.

Писатель отправился на митинг к Луначарскому. У подъезда стояла большая толпа. Театр был полон до отказа, но Короленко пропустили, провели и усадили.

Говорил Луначарский страстно и убежденно. Огромная аудитория замерла в немом внимании. Пожалуй, впервые Короленко присутствовал на общественном акте, когда оратор и аудитория были во власти единой, одушевлявшей всех идеи.

Народный комиссар говорил о том, что в руках Советской России будущее мира, что в Европе, и в Азии, и в колониальных странах сердца пролетариев и угнетенных принадлежат первому в истории государству пролетариата. Буржуазный мир боится Советской России, ибо он видит, что шаг за шагом, несмотря на огромные трудности, страна неуклонно движется вперед, добиваясь поставленных перед собой задач.

А потом зазвучал страстный, призывный «Интернационал». Пел весь зал, и Короленко, неприметно оглядывая соседей, видел на молодых лицах следы волнения и одушевления.

Луначарский уже шел навстречу, радуясь, что старый писатель оказался на большевистском митинге.

Волнуясь, рассказал Короленко о цели своего приезда. Он прослушал речь Анатолия Васильевича. Она проникнута уверенностью в силе. Но силе свойственны справедливость и великодушие, а не жестокость. Докажите же в этом случае, что вы действительно чувствуете себя сильными, пусть ваш приезд ознаменуется не актом жестокости, а актом милосердия.

Луначарский не сказал о том, что еще не кончилась гражданская война, не добит Врангель, поляки в Киеве, не напомнил о бандах Махно и Григорьева, бродящих вокруг Полтавы, он словно позабыл о засухе, о росте цен, о надвигающемся голоде, не попрекнул тем, что писатель ходатайствует сейчас за злостных спекулянтов. Он пообещал сделать все, что в его силах, чтобы удовлетворить просьбу уважаемого Владимира Галактионовича.