Владимир Голяховский - Это Америка

Михаил опять потер себе грудь, в которой что-то сильней заныло, хрипло выкрикнул:

— А пошел он, твой раввинат, к… матери! — и выпил еще водки.

Руки у него затряслись, Маруся заволновалась, а Роза сконфуженно смотрела то на них, то на Яшу. Потом спросила его:

— И что же мне ваш раввинат велит делать?

— Я же говорю: вам тоже надо принимать иудаизм, иначе нельзя.

Теперь уже и Роза возмутилась:

— Это чтобы я стала верующей, остриглась наголо, носила парик, покрывалась платком и ходила в длинном балахоне? Ни за что! Я всю религию не признаю и ненавижу.

Яша даже испугался, замахал на нее руками:

— Ой, что вы говорите такое, вы же не знаете! Я вам скажу: я был комсомольцем когда-то, но понимание Бога пришло ко мне только здесь, в Израиле. И к вам тоже придет. Давайте помолимся!

Михаил окончательно вышел из себя, простонал:

— Помолимся? Да я!..

И вдруг закачался и упал навзничь на пол.

Это произошло так неожиданно, что все замерли, а потом Маруся кинулась к мужу:

— Миша, Миша!

Он не отвечал, взгляд его остановился, изо рта раздался тихий хрип. Маруся прижалась лицом к его лицу, заглядывала в застывающие глаза, шлепала по щеке — никакой реакции. Тогда она кинулась к нему на грудь и истошно завопила:

— Он умер, умер!.. Батюшки — светы!.. Мой Миша умер!..

— Как умер?.. Надо позвать раввина.

Роза кинулась к отцу, встала на колени, заглядывая в лицо, крикнула Яше:

— Доктора, доктора зови! Скорей!..

— Да я сам доктор…

— Так сделай что-нибудь!

— Но я психиатр, я не знаю…

— Господи, да что же это такое!.. Пошел ты вон! — крикнула она Яше и начала неумело делать отцу искусственное дыхание и массаж сердца.

Так неожиданно и страшно закончилась жизнь Михаила Штейна в первый же день его приезда в Израиль.

Через полчаса запыхавшийся Яша снова вбежал в дом Штейнов, за ним семенил, прихрамывая и задыхаясь, старый раввин в черном шелковом лапсердаке и широкополой шляпе. На ходу он бормотал какие-то молитвы и мял в кулаке длинную седую бороду. Это был тот самый раввин из Малаховки, через которого Мойша — Миша за большие деньги доставал приглашения для желавших эмигрировать из России. Он стал глуховат и забывчив, и даже казался не совсем нормальным. Но он привез с собой древнюю малаховскую Тору [35] Малаховская синагога и ее тора описаны в третьем томе «Крушение надежд». , и раввинат Израиля сделал его раввином для русских иммигрантов в Беэр — Шеве.

Маруся и Роза уже успели перенести тело Михаила с пола на топчан и теперь стояли возле покойника. Маруся гладила лицо мужа, вглядывалась в него, лила слезы и тяжело и горько вздыхала, Роза всхлипывала в платок. Пришедших они даже не заметили. Яша встал у дверей и тихо сказал раввину:

— Ребе, я сам видел — вот сейчас был жив, и вот сейчас сразу помер.

Раввин забрал бороду в кулак, вырвал волос и повторил, как эхо:

— Ай, ай, вот сейчас был жив, и вот сейчас помер… — И оба стали качаться, тихо бормоча молитвы. Женщины глянули в их сторону с безразличием и отчаянием. Раввин костлявым пальцем ткнул в них, сказал Яше:

— А почему женщины не сидят на полу с распущенными волосами? Еврейским женщинам после смерти мужа полагается сидеть на полу, оплакивать и молиться.

— Ребе, они из Саранска, они не знают обычаев, — тихо объяснил Яша.

— Так — так… из Саранска? Они что — гойки? [36] Гойка (идиш) — нееврейка.

— Гойки, жена русская, дочка русская по матери.

— Ай — ай, гойки и не знают обычаев… — и раввин опять закачался в молитве.

Яша встал перед ним, загородил от женщин и прошептал на ухо:

— Ребе, можно я скажу что-то? Надо подумать о захоронении тела. Они бедные, они только что приехали.

— Да, да, да, он умер, значит, его надо хоронить… Да, да… Надо о кадише [37] Кадиш — специальная молитва над покойником, ее должны три дня читать десять мужчин. подумать, надо набрать десять евреев для кадиша.

Яша опять шепнул:

— Ребе, я наберу десять евреев, и мы сделаем шиву [38] Шива — семидневный траур после погребения. . Но надо поговорить с женщинами. Они не знают еврейских обычаев.

Раввин вдруг воскликнул:

— Как, они не знают еврейских обычаев?!

— Я же сказал, они гойки, ничего не знают, и они в горе. Надо сказать им про похороны.

Раввин стал быстро — быстро дергать бороду:

— Ай, ай… Но я не могу говорить с гойками, мне нельзя по нашим законам. Вы и поговорите. Похороны надо делать завтра. Ай, ай, какое горе!.. Кто бы мог подумать? Вот сейчас был жив и вот сейчас умер… Поговорите с женщинами, скажите, что похороним за счет синагоги.

Яша подошел к женщинам и заговорил:

— Он сказал, что похороны надо устраивать завтра.

Маруся вздрогнула, посмотрела на него мутными глазами, полными слез:

— Почему завтра? Я хочу побыть с моим Мишей подольше, двадцать пять лет прожили душа в душу… В России всех три дня дома держат, а вы говорите завтра.

— Так в России три дня держат, а по еврейским законам надо завтра, до шабата.

— Какого еще шабата? — недовольно вступила в разговор Роза.

— До субботы, в субботу евреям нельзя ничего делать, надо только молиться.

— Господи, опять молиться?..

— И на кладбище должны быть только мужчины, надо набрать десять мужчин.

— Как так, почему только мужчины? — поразилась Маруся. — А мы с дочерью?

— Послушайте, по еврейским законам на кладбище должны быть только мужчины. Зато вам это ничего не будет стоить, синагога возьмет на себя все расходы. Послушайте, он же еврей, и его надо хоронить на еврейском кладбище по еврейским обрядам.

Раввин все время молчал и прислушивался, но неожиданно вступил в разговор:

— А на смешанном кладбище с вас запросят столько! Вы даже не представляете.

Роза тяжко вздохнула:

— Мама, наверное, надо соглашаться. Выхода нет, где мы столько денег возьмем?

У Маруси на лице застыло отчаяние:

— Ах, мне теперь уже все равно, моя жизнь кончилась с моим Мишенькой.

Яша принялся ее утешать:

— Ой, что вы! Ваша жизнь еще будет красивой. В Израиле все люди живут счастливо.

Раввин оттащил Яшу в сторону и тихо спросил:

— Послушайте, а ему обрезание делали? В России было много необрезанных евреев.

— Не знаю, точно нельзя сказать: он из Саранска.

— Но мы должны точно знать, мы не можем хоронить необрезанных. Ой, что будет, если мы похороним еврея без обрезания, ой что будет!..

— А как нам узнать?

— Да — да, как узнать?.. Послушайте, я вам скажу — вы спросите у жены.

— Я?..

— А кто же еще? Не мне же разговаривать с гойкой. Вы, вы идите!

Яша смущенно стал подступать к Марусе, тронул ее за плечо:

— Могу я задать вам вопрос по секрету?

Она припала лицом к руке покойника: