Владимир Голяховский - Это Америка

Яша разочарованно вздохнул:

— Ну, пригублю, чтобы доставить вам удовольствие. У нас в Израиле почти никто не пьет.

Михаил разлил водку по стаканам, повернулся к жене:

— Маруся, слышь: в Израиле, оказывается, водку не пьют.

Маруся суетилась, разбирая вещи, и только откликнулась:

— Вот в это я не поверю. Раз из России народ понаехал, не может быть, чтоб водку не пили.

— То есть евреи из России пьют, конечно, — подтвердил Яша.

Михаил обрадовался:

— Ах, значит все-таки пьют! Компания будет. Ну, выпьем за здоровье, за нашу долгую и благополучную жизнь в Израиле!

Все чокнулись, он опрокинул в рот целый стакан, крякнул, закусил рыбой. Маруся держала стакан и мечтательно говорила:

— Ох, дай бог, чтобы наша жизнь здесь устроилась. Долго собирались, все не решались. Это вот она, доченька наша, Розочка, это она нас все уговаривала: поехали да поехали… А у нас там дом, огород, свой овощ, квасу заготовляли, огурчики солили, капустку квасили, грибочки мариновали…

Роза засмеялась и задиристо сказала:

— А что, другие уезжали, а мы хуже всех, что ли? Мне бы вот хибру вашу выучить, чтобы с настоящими израильскими ребятами познакомиться, которые с автоматами.

Михаил насмешливо проворчал:

— Да будет вам, завелись. И огород себе здесь насадим, и разговоры разговаривать будем. Вы пейте, пейте. Маруся, где мой баян? Душа музыки просит.

Яша подвинулся к Розе, умиленно посмотрел на нее:

— Послушайте, вы правильно их уговаривали. И иврит вы выучите. Так и быть, выпью за то, чтобы вы здесь почувствовали себя настоящими евреями. — Он глотнул из стакана, и его передернуло.

— Да ты рыбку-то попробуй! А насчет еврейства, так я и в Саранске себя евреем чувствовал. Давай я лучше тебе на баяне сыграю, старый баян-то, с шестьдесят седьмого года служит, а настроен хорошо.

Михаил лихо перебрал клавиши и заиграл «Катюшу». Роза стала приплясывать и подпевать, Маруся тоже вступила, а в разгар их веселья даже Яша стал размахивать руками, хоть и совсем не в такт. А Михаил, играя, смеялся и приговаривал:

— Эх, хорошо-то как! Я так хорошо себя чувствую чуть ли не впервые за шестьдесят лет. Новую жизнь начинаем — надо еще выпить.

Маруся уже с некоторой настороженностью посмотрела на него, шепнула Розе:

— Что-то опять шибко развеселился наш папочка. Боюсь, не к добру.

— Да ладно тебе, мам, опять ты каркаешь — не к добру, не к добру…

— Не каркаю я, а примета такая есть — лишнее веселье не к добру, — поджала губы Маруся.

А Яша сжимал ладони и радостно говорил:

— Это ваше счастье, что вы в Израиль приехали. Вот вы сказали, что в Саранске чувствовали себя евреем, а сами никаких еврейских обычаев не знаете.

— Еврейских не знаю, зато русские обычаи хорошо усвоил: чуть не каждый день меня за спиной жидом обзывали, а потом и вообще с работы выгнали. Тут ясно евреем себя почувствуешь. Вот Маруся у меня русская, а ее тоже жидовкой обзывали, потому что за евреем замужем.

— А вы русская? — Яша удивленно спросил Марусю.

Она засмеялась:

— Чисто — начисто, крестьянская косточка. Как за еврея выходила, так меня все отговаривали. А вот двадцать пять лет живем счастливо и дочку вырастили.

Михаил налил себе еще водки:

— Двадцать пять прожили, и еще столько проживем, — и залпом выпил стакан.

Яша пристально посмотрел на Марусю, помигал, спросил подозрительно:

— И мама у вас русская?

— Конечно, русская, — засмеялась Маруся.

— И ее мама тоже русская?

— Ну да, все мы русские.

Яша отчаянно взмахнул руками:

— Ой, послушайте, это же плохо, очень плохо.

Михаил не понял, ухмыльнулся:

— Чего ты несешь? Чего же в этом «очень плохого», а?

— Так вы же не знаете: в Израиле смешанные браки не признают. Вас не признают.

Маруся уставилась на него и с возмущением воскликнула:

— Это как же так не признают? Что же, здесь я своему собственному мужу не жена?

Михаил снял с плеч ремни баяна, отложил его в сторону, стал успокаивать жену:

— Маруся, Маруся, ты не волнуйся, не может быть таких дурацких законов!

Но Яша настаивал на своем:

— Говорю вам — раввинат Израиля не признает браков евреев с русскими.

Михаил не на шутку обозлился:

— Плевать я хотел на ваш раввинат — она моя жена, и все тут. — Он занервничал, выпил залпом еще водки, откусил кусок сала, явно демонстрируя это Яше. — Что нам твой раввинат — шавинат? Мы теперь в свободном мире обосновались. Там, в России, нам диктовали, как жить. А теперь я буду жить, как хочу. А жить я хочу со своей женой, и долго жить.

Но Яша не унимался:

— Так вы же не знаете, в Израиле раввинат — это главная сила, он правительству все законы диктует.

Маруся чуть не плакала:

— Это что же такое! По его законам получается, что здесь хуже, чем в России, что ли? Там меня за еврея выходить отговаривали, а здесь вообще с мужем развести могут?

— Да ты не волнуйся, — успокаивал ее Михаил. Мы утрясем это с раввинатом ихним, а нет — и без него обойдемся.

Яша вдруг ударил себя по лбу и радостно завопил:

— Ой, конечно утрясете! Послушайте, для вас это даже очень просто. Я поговорю с нашим раввином, ваша жена примет иудаизм, а потом он устроит вам новую свадьбу, под хупой. И вы заживете новой жизнью как еврейка. Пойдемте сейчас к раввину.

Михаил еще больше рассердился, побагровел, стал наступать на Яшу:

— Ну ты даешь! Зачем нам твой раввин? Какую нам еще свадьбу под хупой? Да нам о дочкиной свадьбе надо думать, а не чтобы я второй раз на своей жене женился.

Яша отступал, а к Михаилу присоединилась Маруся:

— С чего это, скажите пожалуйста, я буду веру менять? Я и в русского-то бога не больно верую, так с чего мне еврейскому богу молиться? И Миша правильно говорит, нам бы вот дочку пристроить, Розочку нашу.

Тут Яша повесил голову:

— И это трудно будет, ой как трудно.

— Чего ты нас все пугаешь? Почему это нашей Розочке здесь трудно будет? Мы от трудного из России уехали, чтобы здесь нам легко стало.

Михаил поморщился и потер грудь, вдруг неожиданно заболело сердце, пришлось сесть. Маруся смотрела на него с тревогой, а Яша продолжал гудеть, как шмель:

— Я вас не пугаю, я рассказываю про порядки в Израиле. Здесь все диктует раввинат, а по его законам ваша Розочка не еврейка, потому что у нее мама русская. Ее не будут брать на работу, и замуж она не выйдет. Ей надо обязательно принять иудаизм.

Михаил вскочил, сжал кулаки и хрипло закричал:

— Как это моя дочка не еврейка, когда я, ее родной отец, — еврей?!

Но Яша не отступал:

— По израильским законам национальность считается по матери, потому что факт отцовства никогда не может быть доказан. Так раввинат считает.

Тут подбоченилась уже Маруся:

— Факт не может быть доказан? Что же, выходит, что я дочку с другим нагуляла?