Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Воцаряются тишина и мрак. Издали слышатся смех и голоса Гаэтано и Греты.

Машина мчится по улице. Снопы света уличных фонарей скользят по потному лицу Сергея. Ганс у руля. Спокойно говорит:

— Ну как?

Сергей устало:

— Едва не засыпался.

Альдона тревожно и быстро:

— В чем дело?

Сергей не сразу:

— Какой-то шнурочек из сейфа свесился наружу… Створки точно притерты… Не мог закрыть…

Ганс спокойно:

— Я уже решил оставить машину Альдоне и бежать на помощь.

— Через заднюю калитку?

— Да.

— Правильно. Ну ничего. Обошлось!

— На этот раз.

— Да. На этот.

Молчание. Они выезжают за город. Автомобиль набирает скорость. Свист ветра и воздуха. Полная темнота. Ганс включает фары.

Голос Альдоны:

— Ты очень боишься, Сергей?

— Во время операции — нет. Некогда. Я работаю. Потом, на следующий день, на меня находит страх. Утром после такой ночи проснусь и страшно.

— Тяжелая работа.

— Да. Меня изнуряет кликанье аппарата. А у вас что всего хуже?

— Все. Страх за тебя, Сергей. Кажется, было бы легче лезть в дом с тобой вместе. Ждать вдали с пистолетом в руке и не знать, что с тобой делается, — это ужасно!

Сергей устало:

— Включи радиоприемник, Альдонка. Это дает нам силы выносить все это.

Музыкальная передача из Москвы.

Комната аптекаря. Сидят в креслах Иштван и Сергей.

— Ну как Грета?

— Держится. Пока…

— Боится?

— А как ты думаешь, Иштван?! Еще год на государственную работу, и я — врач! Еще одна специальность!

— Трудно при наших условиях учиться?

— Еще бы! Я мечтаю о минуте, когда перед отъездом в Москву прокрадусь на берег какого-нибудь озера и швырну пистолет в воду! Вот будет славно. В Москве мы заживем неплохо, будем вспоминать и смеяться над этими каторжными годами.

— Я, Сергей, хотел бы быть лингвистом. Сидел бы себе с книгами и работал! Хорошо!

Иштван хохочет.

Лето. Советские дети собирают ромашки и васильки на лугу под березками. Рожь. Простор. Серебристо-голубой цвет. Незатейливая и бесконечно родная картина. Родина.

Горная тропинка. Чужой приторно-красивый пейзаж. Снег, луга, цветы, коровы, толпы иностранных туристов. Затерявшись среди них, идут два туриста, обвешанные биноклями, фотоаппаратами и флягами. У них в руках палки, на носу черные очки. Это Степан и Иштван.

Степан:

— Сегодня твоя тройка, Иштван, идет на последнюю операцию с полковником. Центр считает, что Гаэтано скомпрометирован достаточно, пора перестать рисковать и переходить к мирному сотрудничеству. Грета пусть предупредит, что к ней приедет двоюродный брат. Перед вашим отъездом Грета подготовит торжественный ужин. Вы с Лёвушкой за столом покажите полковнику фотографии его документов и объясните, что вы — агенты японской разведки и вербуете его для работы на Токио. Если почувствуете, что выгоднее сослаться на советскую разведку, то используйте этот вариант, на месте вам будет виднее. В дальнейшем материалы станет получать Лёва или кто-нибудь из его эксплуатационной бригады, скажем, Петр. А твоя бригада, Иш-тван, получит новое назначение. Пусть сегодня Сергей договорится с Гретой о секретном свидании за городом и там подготовит с ней передачу.

— Как быть с Гретой?

— Свою судьбу пусть она решит сама: хочет покоя и довольства — пусть живет с полковником. Откажется от спокойного житья, значит, наш пример ее кое-чему научил. Кадры нам нужны.

— Понятно. Когда будет почта? Мы два месяца сидим без писем из дома!

— Писем нет. Надо ждать. Я сам волнуюсь: дома у меня заболел сын!

Ночь. Идет дождь. Машина Сергея.

— Раз Гаэтано дома, не в «Империале», то как же ты пойдешь, Сергей?

— Надо. Это — последняя вылазка.

— Но…

— Без «но», Альдона. Осталось три минуты. Мой пистолет. Все. Теперь вы. Пистолеты?

— Все в порядке.

— Ганс, прикрой меня по второй схеме.

— Есть прикрыть по второй схеме.

— Сигнал! Внимание!

Две темные фигуры выходят из машины.

Темный коридорчик в доме полковника.

— Здравствуй, птичка!

— Здравствуй! Тише! Ко мне нельзя, Гаэтано дома!

— Знаю. Что он делает?

— Выпил за ужином и спит.

— Прекрасно. Впусти меня.

— Нельзя. Он услышит. Умоляю, будь разумным!

— Иди вперед, Грета.

Кабинет. Мрак. Чуть синеют окна. Сквозь щель в бархате вспыхивает тонкая полосочка света. Две темные фигуры.

— Скоро?

— Осталось минут на десять. Больше здесь ты меня не увидишь.

— Господи… Я умираю от страха…

Клик! Клик! Клик!

Вдруг в коридоре хлопает дверь спальни и распахивается дверь кабинета. Входит одетый в щегольскую пижаму полковник, останавливается в дверях, зажигает свет, закидывает руки на глаза и сладко потягивается. Видны только его белые зубы и черные закрученные кверху усы.

— Ох, и сладко же я заснул, моя куколка! А-а-х!

Он все еще потягивается и ничего не видит. Перед ним стоит Сергей с маской на лице и с пистолетом в руке. Грета прислонилась спиной к стене, в руках у нее дрожит зачем-то взятый со стола газетный лист. Полковник опускает руки, делает шаг вперед и вдруг замечает все. Видит открытый сейф, кипу документов и фотоаппарат.

— Руки вверх! Входите и ложитесь на пол!

— А-а-а… — левой рукой Гаэтано хватается за сердце, а правой за горло. Дергается. Хрипит. Медленно и шатаясь движется вперед. Вдруг молниеносным прыжком в бок летит к боковой двери, распахивает ее и с налета натыкается головой в грудь Ганса, который в правой руке держит пистолет, а левой сильно толкает полковника обратно в кабинет. У Ганса на лице тоже маска. Полковник поражен.

— Немцы!!!

Он отступает к середине комнаты, поворачивает голову то к Сергею, то к Гансу. Люди в черном стоят неподвижно.

— Ничего не понимаю! Что это?!

И вдруг, поняв, что он погиб, в ярости кричит:

— Пррроклятье!

— Ложитесь лицом вниз! Ну, быстро! — командует Сергей.

— Пошли к черту! — отвечает полковник, падает в кресло, роняет голову на руки и застывает в позе злобного отчаяния.

Тишина. Ганс в дверях стоит как изваяние. Грета трепе-Фот с нелепой газетой в руке, потом, по кивку Сергея, запиРает дверь в коридор на ключ и кладет его на стол. Задергивает занавески на окнах. Полковник временами трясет головой и сквозь пальцы тихонько шепчет:

— Погиб… Погиб… Конец…

Задумывается.

Сергей выходит из-за стола и мягко говорит:

— Вы напрасно волнуетесь, синьор полковник! Ваше дело далеко не потеряно: все может остаться так, как было, за исключением вашего заработка, он станет больше!

Полковник вяло поднимает голову:

— Что? Как вы сказали? — он трет лоб.

— Мы — не немцы. Я — представитель японской разведки. А японцы молчат и хорошо платят. Будем работать вместе! Договорились?

Лицо полковника отражает вихрь мыслей — надежду, радость, отчаяние.