Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

— Вы уйдете тихо, Эрих. Без скандала. Из-за небрежного обращения с газом на собственной кухне. А завтра верните мне долг, слышите?

Они стоят друг против друга.

— Вы сумеете умереть с честью, Эрих?

— Нет, Роберт. Этого не нужно. Я уже умер…

Барон беззвучно смеется и, сгорбившись и подняв воротник, медленно уходит в завесу дождя.

Опушка осеннего парка. Полуголые поредевшие ветви, последние бурые листья крутятся по ветру над пустыми грязными клумбами. Рой и Сергей стоят в кустах, их ноги в грязи, по лицам течет вода.

Сергей мягко и укоризненно говорит:

— Эх, барон, барон… А ведь мы решили быть друзьями и оба дали друг другу доказательства доверия, и вот теперь выясняется, что вы украли документы! Куда это годится? Разве на воровстве далеко уедешь? Признался бы во всем раньше… Мы дали бы деньги на лечение в Швейцарии или Париже… Все могло бы идти хорошо, если бы вы были откровенны!

Барон, помолчав:

— Я не мог.

— Почему?

— Я работаю не один. На моем горле рука.

— Чья рука?

— Нет… Пока… Рука моего сообщника. Но она не менее жестока.

Молчание. Шорох дождя, подвывание ветра.

— Эрих, завтра мы вдвоем уезжаем в Швейцарию!

Барон грустно качает головой.

— Поздно, граф. Меня уже не выпустят за границу. Помогите мне еще раз достать документы.

— Зачем они вам?

— Вы дадите мне денег, и я расплачусь с долгами. Пожалуйста.

— А где хранятся документы?

— В соседней с курьерским залом комнате. В железном ящике.

— В сейфе?

— Нет. Перед отправкой адресатам с курьерами они лежат в простом ящике. Наши две комнаты отпираются и закрываются вместе.

— Как долго вы можете держать материалы?

— В течение ночи.

— Вы можете сделать слепок с ключа?

— Могу.

— Послезавтра встретимся здесь, но среди кустов, вон там, видите? Я дам вам зубоврачебную быстро твердеющую пасту для слепка с зубов. Нагрейте ее пальцами и аккуратно отпечатайте ключ с одной и другой стороны. Ключ потом хорошо вытрите носовым платком, чтобы удалить отпечатки ваших пальцев. Поняли? Желаю успеха.

Скромно обставленная комната. Четыре мужчины и одна женщина совещаются, часто прислушиваясь, по очереди на цыпочках подходят к двери. Говорят они быстро, нервным шепотом, сдвинув головы над круглым столом. Их слов не разобрать. На комоде патефон играет шутливую песню с громким голосом и оркестровым аккомпанементом.

Пластинка кончается, люди не замечают этого, и патефон громко хрипит. Один, высокий в пенсне, поднимается и говорит негромко, но торжественно:

— Ну все. Мы сделали выводы из неудачи на верфи. Такие провалы больше не повторятся. Я могу сообщить в Берлин, что с разобщенностью и кустарщиной мы покончили. Теперь у нас создана организация военного типа с железной дисциплиной и единым руководством. Я сообщу нашим немецким покровителям, что мы готовы к выполнению любых заданий. С нами бог!

Пауза. Патефон стих. Мирно и уютно тикают большие часы. С улицы доносится детский смех.

— Все в порядке. Выходить по одному. Лиза, ты уйдешь последней. До свидания, Иван Петрович!

Трое надевают шапки и кепки, женщина — платок.

— До свидания! До скорого! Привет!

Мужчина в пенсне осторожно открывает дверь и делает шаг в полутемный коридор. Справа и слева две пары сильных рук хватают его под руки и вталкивают обратно в комнату. Вооруженные чекисты вбегают с криком:

— Руки вверх! Дом оцеплен! Сопротивление бесполезно!

Грюневальдский лес под Берлином. Мокрый туман. Черные кусты. Иштван и Сергей.

— Пасту добыл, Сергей?

— Вот она.

Иштван пробует пальцами ее размягчить.

— Покажи Рою, как делать отпечаток!

— Все покажу.

— Как все?! Скомандуй Альдоне и Гансу сегодня ночью выехать к Капельдудкеру. Я буду там, проверю. Уничтожь все документы, все наводящие вещи. Где ты живешь?

— Последние месяцы в гостинице «Кайзергоф» по паспорту графа.

— Сегодня съезжай из гостиницы якобы для поездки в Братиславу. Две следующие ночи нигде не прописывайся. Если все сойдет гладко, дашь сигнал телеграммой. Условный счет дней недели и часа суток помнишь?

— Да.

— В случае беды выходи на детскую площадку. Получишь помощь. Оружие при тебе?

— Конечно.

— Выполняй задание!

Вечер. Туман. Мимо плывут согнутые фигуры прохожих в плащах. Где-то вдали вспыхивают разноцветные пятна рекламы. Под голым деревом жмутся три знакомых фигуры. Сергей:

— Отъезд сегодня в 20:08.

— Через час?!

— Да. Скорым поездом в Амстердам.

— Завтра встретитесь у Капельдудкера с Иштваном. Позаботьтесь, чтобы в Берлине не осталось никаких следов вашего пребывания.

— Почему такая спешка?

— Дело с Роем принимает опасный оборот. Пока на месте остаюсь один я.

Альдона делает возмущенное движение руками.

— А мы? Бежим?! Ну, Сергей, это уж просто…

— Не кричи. Вы держите другую линию нападения, Альдона.

— Но, Сергей…

— Делай что положено!

— Не…

— Выполняй задание! Ганс, ты назначаешься старшим! Разбегаемся!

Три темные фигуры тают в тумане.

Поздний вечер. Дождь. Фонари. Блестящий тротуар. Прохожих нет. Фигура женщины жмется в подъезде. Сиплый голос:

— Может, зайдете?

Фигура мужчины нерешительно останавливается. Голос Сергея:

— Вот тебе двадцать марок. Принеси нам обоим поесть и выпить. Ночую у тебя.

Бедно обставленная комната. Сергей и женщина ужинают, руками выбирая куски пищи из оберточной бумаги. Еду запивают пивом, он из синей кружки, она — из стакана. Бутылки стоят на столе.

Женщина говорит бойко, с удовольствием жует, пьет и сыплет словами:

— Как он сказал мне: «Иди, иди, тварь!» — так во мне сердце и оборвалось! Ну, думаю, теперь влипла с концами: я ведь и так тут работала без прописки. Прост!

Они чокаются и пьют.

— Ну?

— Приводит он меня, конечно, в участок. Думаю, сейчас начнут бить. Он же, гад, исчез и приводит офицера — толстого, с усами, как положено. Офицер говорит: «Ну давай познакомимся», — и хрясь меня в зубы. «Как фамилия?» — смеется он и замахивается с другой стороны. Я это, конечно, прикрылась и отвечаю: «Фамилия — Норстед, зовут Сиг-лунд, а родом из деревни Нюбро, на датской границе». Он руку опустил, стоит и смотрит. Я ничего не понимаю, однако соображаю — может, хочет сапогом заехать в зад? Это они любят, я знаю. Он же вдруг другим голосом говорит: «Ты знаешь, тварь, кто ты есть? Ты есть сосуд священной северной крови!» Меня, конечно, аж в жар бросило: как это «сосуд»? И причем здесь кровь? Говорю: «Кровь у меня бывает, но разве мужчины этим попрекают? Конечно, говорю, вы бить меня можете, это, конечно, положено, но чтоб оскорблять и сосудом называть, это я, — говорю, — не позволю!» Прост!

Они чокаются и с аппетитом жуют большие куски.