Павел Фокин - Твардовский без глянца

Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что чтение это прошло не просто хорошо, оно прошло триумфально.

„Страну Муравию“ напечатал журнал „Красная новь“. А автору поэмы, поступившему для продолжения образования в Институт философии, литературы и истории (сокращенно ИФЛИ), Союз писателей назначил особую стипендию.

Поэма Твардовского сразу же получила широчайшее распространение. Высокую оценку дала ей и критика. И очень скоро „Страна Муравия“ была включена в вузовские программы: студенты должны были изучать ее наряду с произведениями классиков и лучшими произведениями советской литературы.

Создалось любопытное положение: студент Твардовский при окончании института (а он его окончил в 1939 году) на экзаменах мог вытащить такой билет, по которому он должен был бы рассказать экзаменаторам о произведении поэта А. Твардовского „Страна Муравия“. Случай, как мне кажется, небывалый в истории литературы…» [2; 60–61]

Алексей Иванович Кондратович:

«Летом 1936 года после публикации „Страны Муравии“ Твардовский навсегда перебрался в Москву, снял небольшую комнату в Могильцевском переулке возле Смоленской площади, в одной коммунальной квартире с известным в то время поэтом Петром Орешиным. Приезд в Москву совпал с возобновлением учебы.

Осенью 1936 года Твардовский поступает на третий курс Московского института истории, философии и литературы. ‹…›

Там, в ИФЛИ, что расположился в тылу Сокольников на берегу Яузы, за которой начинался густой Лосиноостровский лес, я впервые увидел Александра Трифоновича.

Он стоял во время перерыва между лекциями у широкого оконного проема, которым кончался коридор четвертого, последнего этажа институтского здания, этажа филологического факультета, на третьем этаже помещались историки, на втором – философы, первый был общий. Твардовский стоял один, и это было необычно: перерыв на то и перерыв, чтобы обсудить новости, поострить, посмеяться, показать себя и других послушать. Коридор бурлил взрывами смеха, шумной молодой разноголосицей. Твардовский стоял один, высокий, стройный, спокойный, и курил папиросу. В то время как весь коридор был в движении, кажется, только он один никого не искал и ни к кому не подходил. Стоял и посматривал не очень внимательно на студенческую колготню, занятый своими мыслями.

В его одиночестве не было ничего особенного и тем более показного. Легко было заметить, что Твардовский просто намного старше всех этих говорливых юнцов и девиц. Ему было тогда двадцать семь лет». [3; 78, 82]

Лев Адольфович Озеров:

«Ему было внове все, что творилось в студенческой среде. И хотя он явно не хотел с головой погружаться в эту студенческую атмосферу, ему было интересно наблюдать за всем, что происходит в институте. Особенно любил он комические эпизоды, случавшиеся в аудиториях и в общежитии. В лицах я рассказывал ему, а он хрипло похохатывал. ‹…›

В институте Твардовский часто появлялся вместе с другим студентом – белорусским критиком Алесем Кучаром, они жили в ту пору в одном номере гостиницы.

– Пришел пан Твардовский со своим кучером, – шутили мы.

Твардовский высокого роста, Кучар, – невысокого, один светловолос, другой шатен с высокими дымчатыми волосами. Они постоянно говорили о белорусских делах, и в их беседах неизменно принимали участие и другие студенты нашего курса – Алесь Жаврук и Андрей Ушаков, погибшие на фронтах Отечественной войны. Это было своеобразное белорусское землячество в институте.

Присутствуя на лекциях, Твардовский внимательно слушал их и делал заметки в своих блокнотах. Это были лекции Бориса Владимировича Неймана по русской литературе XIX века, Г. Н. Поспелова и Л. И. Тимофеева по теории литературы, Д. Д. Благого, Н. К. Гудзия, А. С. Орлова, А. М. Еголина, А. А. Белкина. В институтских коридорах во время перемен Твардовский разговаривал на темы лекций, его замечания были лаконичны и дельны.

Он любил слушать старых профессоров. Говорил о них с глубоким уважением, узнавал об их жизни и деятельности. Порой одним-двумя словами пытался определить человека, дать ему прозвище.

О Н. К. Гудзии, читавшем нам древнерусскую литературу:

– Даниил Заточник…

О Д. Д. Благом, ведшем курс русской литературы XVIII века:

– Попробуй сними с него цветную тюбетейку и приложи парик того времени. Представляешь?..

Профессор Юдовский читал нам историю партии. Читал без конспекта, в свободной манере, словно рассказывал историю своей жизни. Впрочем, его жизнь вписывалась в общую историю. Говорил он обстоятельно, живо, наглядно. Был Юдовский в черных очках и кожаной черной куртке. Твардовский сказал:

– Бронепоезд 14–69…

После первой лекции М. А. Лифшица по курсу – введение в историю эстетических учений – Твардовский, с которым мы сидели за одним столом, посмотрел на меня как-то странно и, наклонив голову, сказал почтительно и восхищенно по адресу лектора:

– О, это да, это голова! А ты говоришь – Вин-кель-ман…

В дальнейшем почтительность студента к преподавателю переросла в дружбу, длившуюся долгие годы. Твардовский не раз говорил мне, как много дает ему общение с Михаилом Александровичем Лифшицем.

Он говорил почти междометиями, но в его тоне проступала та восторженность, которая бывает у крестьян при встрече с настоящей образованностью. Я и позднее встречался у него с таким почтительным отношением, когда речь шла о старых профессорах, о ревностных знатоках своего дела. ‹…›

Мы по молодости лет часто и очень щедро тратили свое время на досужие разговоры о том о сем, это называлось – вести литературные беседы. Твардовский же не поддерживал их, как правило, не давал себе права увязнуть в них. Он шел по своей стезе – упрямо и неуклонно, он выполнял свой каждодневный урок.

Уже в начальную свою московскую пору, после публикации „Страны Муравии“, он дружил с писателями старшего поколения, особенно с Фадеевым и Маршаком». [2; 117–118, 122]

Алексей Иванович Кондратович:

«А потом произошло событие, взволновавшее весь институт: 31 января в газетах появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении советских писателей. Это было первое награждение писателей: до Указа орденами отмечались очень немногие, и то больше за революционные и другие заслуги, а не за литературную работу.

Среди награжденных орденом Ленина, высшим орденом страны, был Твардовский.

Двадцать писателей были удостоены этой награды: белорусские классики Янка Купала и Якуб Колас, только что начавший печатать свою последнюю, четвертую книгу „Тихого Дона“ Михаил Шолохов, Валентин Катаев, которому посвятили свои „Двенадцать стульев“ Ильф и Петров, и сам Евгений Петров (Ильфа уже не было в живых), кумиры ифлийских поэтов Николай Тихонов и Николай Асеев…