Н. Елисеев - Николай II без ретуши

Из воспоминаний Пьера Жильяра:

В начале 1918 года после большевистского переворота все мы пребывали в жуткой тоске. У нас было предчувствие, что весь мир нас позабыл-позабросил, предоставив самим себе и милости узурпаторам. Ну возможно ли, чтобы никто не предпринял ни малейшей попытки спасти царскую семью? Где же те, кто еще остался преданным императору? (…)

«Я не отпущу императора одного из Тобольска в Екатеринбург. Его хотят разлучить с семьей, его хотят подтолкнуть к чему-то дурному, заставляя его беспокоиться за жизнь родных… Боже мой, какая ужасная пытка! В первый раз в жизни я не знаю, что делать. Я всегда чувствовала вдохновение каждый раз, когда принимала решение, а теперь не знаю ничего!» – государыня плакала…

Вечером в 10½ часов мы пошли наверх пить чай. Государыня сидела на диване рядом с двумя своими дочерьми. Они так много плакали, что их лица опухли. Все мы скрывали свои мучения и старались казаться спокойными. У всех нас было чувство, что, если кто-нибудь из нас не выдержит, не выдержат и остальные. Государь и государыня были серьезны и сосредоточенны. Чувствовалось, что они готовы всем пожертвовать, в том числе и жизнью, если Господь, в неисповедимых путях Своих, потребует этого для спасения страны. Никогда они не проявляли к нам больше доброты и заботливости.

Показания камердинера императора Т. И. Чемодурова во время следствия по делу об убийстве царской семьи:

Как только Государь, Государыня и Мария Николаевна прибыли в дом, их тотчас подвергли тщательному и грубому обыску, обыск производили Б. В. Дидковский и Авдеев – первый комендант дома, послужившего местом заключения. Один из производивших обыск выхватил ридикюль из рук Государыни и вызвал замечание Государя: «До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми». На это замечание Дидковский ответил: «Прошу не забывать, что вы находитесь под следствием и арестом». В ипатьевском доме режим был установлен крайне тяжелый и отношение охраны было прямо возмутительное, но Государь, Государыня и Великая Княжна Мария Николаевна относились ко всему происходившему по наружности спокойно и как бы не замечали окружающих лиц и их поступков. День проходил обычно так: утром вся семья пила чай – к чаю подавался черный хлеб, оставшийся от вчерашнего дня; часа в два обед, который присылали уже готовым из местного Совета рабочих депутатов, обед состоял из мясного супа и жаркого; на второе чаще всего подавались котлеты. Так как ни столового белья, ни столового сервиза с собой мы не взяли, а здесь нам ничего не выдали, то обедали не на покрытом скатертью столе; тарелки и вообще сервировка стола была крайне бедная; за стол садились все вместе, согласно приказанию Государя. Случалось, что на семь обедавших подавалось только пять ложек. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка по саду разрешалась только один раз в день, в течение 15–20 минут; во время прогулки весь сад оцеплялся караулом; иногда Государь обращался к кому-либо из конвойных с малозначащим вопросом, не имевшим отношения к порядкам, установленным в доме, но или не получал никакого ответа, или получал в ответ грубое замечание. День и ночь в верхнем этаже стоял караул из трех красноармейцев: один стоял у наружной входной двери, другой в вестибюле, третий близ уборной. Поведение и вид караульных были совершенно непристойные: грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми ухватками и манерами.

Показания обвиняемого Ф. П. Проскурякова во время следствия по делу об убийстве царской семьи:

Я хорошо знал, что Николай Романов был из одного с нами теста, но его взгляд, его манеры, его походка были вовсе не теми, что у простых смертных. Бывало, на закате солнца он опускал глаза, и тогда в нем чувствовалась врожденная сила. Я часто думал о том, как он нас презирал. И при всем этом Николай Романов великолепно владел собой. Он умел сказать каждому нужное слово приветливым тоном. Голос у него был мягким и ясным. Глаза голубыми. Когда кто-нибудь из наших обормотов, перебрав лишку, делал ему какую-нибудь пакость или хамил, бывший царь отвечал вежливо, тихо, но твердо. Одежда его была латаной и изношенной. Его лакей говорил нам, что и до революции царь любил подолгу носить одну и ту же одежду и обувь…

Бывшая императрица зато была чванлива и высокомерна. Вот она ни за что не захотела бы разговаривать с нами. Она походила на немецкую генеральшу или классную даму. Она сильно похудела, не брала в рот ни крошки… Для нее готовили макароны и манную кашу. Она вязала шерстяные жилеты, вышивала салфетки для вытирания рук, переделывала мужскую одежду и детское белье…

Показания обвиняемого А. А. Якимова во время следствия по делу об убийстве царской семьи:

Вы спрашиваете меня, почему я пошел караулить Царя. Я не видел в этом ничего худого. (…) Мне думалось и сейчас думается, что хорошая, справедливая жизнь, когда не будет таких бедных и таких богатых, как сейчас, наступит только тогда, когда весь народ поймет, что теперешняя жизнь не настоящая. Царя я считал первым капиталистом, который всегда будет держать руку капиталистов, а не рабочих. Поэтому я не хотел Царя и думал, что его надо держать под стражей, вообще в заключении для охраны революции, но до тех пор, пока народ его не рассудит и не поступит с ним по его делам: был он плох перед родиной или нет. И если бы я знал, что его убьют так, как его убили, я бы ни за что не пошел его охранять. Его, по моему мнению, могла судить только вся Россия, потому что он был Царь всей России. А такое дело, какое случилось, я считаю делом нехорошим, несправедливым и жестоким. Убийство же всех остальных из его семьи еще и того хуже. За что же убиты были его дети? А так, я еще должен сказать, что пошел на охрану из-за заработка. Я тогда был все нездоров и больше потому пошел: дело нетрудное… Я никогда, ни одного раза не говорил ни с Царем, ни с кем-либо из его семьи. Я с ним только встречался. Встречи были молчаливые… Однако эти молчаливые встречи с ними не прошли для меня бесследно. У меня создалось в душе впечатление от них ото всех. Царь был уже немолодой. В бороде у него пошла седина… Глаза у него были хорошие, добрые… Вообще он на меня производил впечатление как человек добрый, простой, откровенный, разговорчивый. Так и казалось, что вот-вот он заговорит с тобой, и, как мне казалось, ему охота была поговорить с нами. Царица была, как по ней заметно было, совсем на него непохожая. Взгляд у нее был строгий, фигура и манеры ее были как у женщины гордой, важной.

Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них, и все мы думали, что Николай Александрович простой человек, а она не простая и, как есть, похожа на Царицу. На вид она старше его. У нее в висках была заметна седина, лицо у нее было уже женщины не молодой, а старой. Он перед ней казался моложе. Такая же, видать, как Царица, была Татьяна. У нее вид был такой же строгий и важный, как у матери. А остальные дочери, Ольга, Мария, Анастасия, важности никакой не имели. Заметно по ним было, что были они простые и добрые. Наследник был все время болен, ничего про него сказать вам не могу.