Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями

Тем более что иногда, крайне редко, и на этом «фронте» могли случаться непредвиденные происшествия…

Тот убийца-грузин, который сумел перехватить в Дукчанском лагере едва ли не всю власть у безвольного и никчемного начальника с погонами, уже успел выдвинуться, уверовать в себя. Он развернул свою деятельность при негласной поддержке толстого и круглого, как шарик, оперуполномоченного. Этот деятель спал часов по пятнадцать в сутки, потом возникал в лагере оплывший, с выпученными водянистыми глазами и мучительно придумывал, чем бы заполнить медленно идущие часы. Бабий голос его слышали возле, конторы, куда он приглашал для докладов своих осведомителей. Они приходили тайком, ночью, не без основания опасаясь мести со стороны даже своих блатарей.

Морозов уже знал, что с теми, у кого скоро заканчивается срок заключения, оперы особенно не церемонятся: любой донос — и все надежды на благополучное расставание с лагерем исчезают. А тут этот грузин, друг оперуполномоченного, его бесстыдные просьбы… Впрочем, боязнь нового срока не заставила Сергея подличать или «работать» на мерзавца.

Уже близилась зима, последняя лагерная зима для Сергея Морозова; уже убирали и складывали в бурты корнеплоды, свозили и квасили капусту. Все чаще портилась погода, приходили шквалистые ветры с дождями и мокрым снегом. В парниках собирали огурцы-последыши, в тепличной пристройке пахло укропом, уксусом, гвоздикой — там готовили для дальстроевского начальства маринованные овощи. Все на земле потемнело — небо, сопки, деревянные постройки. Конец сентября был концом огородного сезона, у Морозова накопилась бездна неотложных дел. Сергей метался от усадьбы к Дальнему полю, на капустные делянки на берегу Дукчи, повсюду пешком, стараясь успеть и ничего не упустить.

Именно в такой до краев занятый день его и настиг около парников этот лагерный грузин, появлением своим сразу напомнивший Морозову о чем-то страшном, об опасности для жизни.

— Па-даж-ды, друг-товарищ! — Лагерный божок поднял руку, догнал Сергея и молча пошел рядом, изредка оглядываясь — нет ли близко чужого. Молчал и Сергей.

— Ты забыл наш уговор. Совсем забыл, да? А я помню и жду…

— Мы с вами ни о чем не уговаривались, — через силу ответил Сергей, хотя не забывал — как о занозе — требования этого хама снабжать его огурцами и помидорами.

— Ну как же ты забываешь об очень важном для тебя! Столько добра в твоих руках. А почему в твоих руках — не догадываешься?

— Потому что я, Гурам Астиани, заслоняю тебя от начальства, даю право ходить куда хочешь, ездить куда желаешь и жить как вольный человек. Много или мало сделал я для тебя, скажи?

— Такое право я получил от совхозных руководителей, а не от вас.

— У них руки короче. У меня длинней. Директор и главный агроном не вмешиваются в лагерную жизнь. В лагере есть свой начальник. И есть Гурам Астиани, это я, понимаешь, я! Ты не платил за мое добро своим добром. Ты перестал замечать меня, а я помнил Морозова и заботился о нем. И вправе ждать благодарности. Чего ждать — сам понимаешь. Почему не понимаешь, а?

— Я не распоряжаюсь продуктами. Я их выращиваю. А воровать не хочу. Не умею воровать. И не буду!

— Напрасно, мой друг. Это принесет тебе много неприятностей, поверь старшему товарищу. Желаю напомнить… — И тоном приказа; приблизив лицо, быстро зашептал: — Помидоры — раз, бочонок маринада — два. На первый случай, если хочешь, чтобы мы оставались друзьями.

— Воровать не умею, — осевшим, но решительным голосом повторил Сергей. — Отстань от меня, слышишь! Иначе морду набью!

И остановился — с покрасневшим лицом, со жатыми кулаками, такой крепкий, решительный, ненавидящий. Грузин откатился и, оглядываясь, ушел. Прилюдной драки он боялся. У него имелись другие пути для сведения счетов.

А Морозов вдруг круто повернул и, не остановившись возле Зины и Кати, всегда с ним ласковых, словоохотливых, почти бегом побежал к теплице. И только перед дверью остановился, чтобы перевести дух. Прекрасно понимал, чем может обернуться гнев фактического хозяина лагеря: в лучшем случае натравит ораву уголовников, а скорее всего, подбросит донос оперчеку. Это так просто — сочинить и дать на подпись своим подопечным. Последствия такого «документа» просто непредсказуемы! Кто может помочь ему в такой беде? Немедленно, вот сейчас? Чуть позже будет поздно. Только один человек — Кузьменко.

И он вбежал в теплицу.

Кузьменко сидел и что-то писал. Глянул на Сергея и положил карандаш. Сказал просто:

— Что случилось? Садись и рассказывай. Ты бледен и напуган.

— Этот лагерный мерзавец, Гурам… Подкараулил меня и снова потребовал дани: огурцов ему и бочонок маринада, подумайте только!

— А ты?

— Послал его… И сам не рад, надо было как-то иначе выворачиваться. Но теперь поздно. Ведь он «накапает» и начальнику, и оперчеку.

Василий Васильевич снял очки, поднялся и надел телогрейку:

— Пошли, Сережа. Начальник совхоза и Пышкин только что были у меня, сейчас они в управлении. Расскажешь.

В кабинете Бабичева, куда они, постучавшись, хотели войти, был посетитель. Крупный мужчина с начальническим лицом ходил из угла в угол кабинета и о чем-то говорил, сердясь и негодуя.

— Потом, потом, — Бабичев махнул рукой. — Чуть позже.

Почти сразу же в коридор вышел Пышкин.

— Что случилось? — спросил обоих.

— Нет мочи, Василий Николаевич, — сказал Кузьменко. — Тот мошенник в лагере, ну, который перехватил у капитана всю власть, только что потребовал у Морозова маринада и огурцов. Толкает на воровство. И грозит. Для Сергея это большая опасность, у грузина есть своя банда в лагере. Могут сделать кое-что похуже: написать донос на Морозова, придумают, как отомстить. А для него это… Вы знаете.

Агроном нахмурился. О положении в лагере он знал, старался не вмешиваться. Но эта история особо опасна.

— Подождите здесь. — И вошел в кабинет.

Прошло десять, пятнадцать минут. Дверь открылась. Пышкин пропустил тепличника и Сергея, сказал «садитесь» и стал рядом:

— Повторите, Морозов, что у вас произошло.

Сергей, все еще красный от волнения, повторил угрозы грузина и его требования.

— И такая омерзительная личность держит в руках весь лагерь вместе с начальником! — Директор совхоза говорил это для гостя, смотрел на него, ждал его реакции.

— У вас и крупных проблем предостаточно, — густым голосом сказал посетитель, видимо, облеченный властью. — А тут еще мерзкая история. И вы, Бабичев, конечно, знаете о безобразиях в лагере, но мне почему-то не соизволили доложить.

— Другое ведомство, Сергей Сергеевич. В Севвостлаге не любят, когда хозяйственники вмешиваются в лагерные дела.