Ирина Шевеленко - Литературный путь Цветаевой. Идеология, поэтика, идентичность автора в контексте эпохи

Это порой вызывало недоразумения в критических отзывах. Так, в 1928 году В. Ходасевич сетовал на «ничем не оправданное и безвкусное смешение стилей» в драме Цветаевой «Федра»: «“Античные” персонажи трагедии изъясняются на неслыханном, отчасти архаизированном, отчасти модернизированном русском языке. Людям, не искушенным по части стиля, это может показаться своеобразным и поэтическим. В действительности это смешно и наивно» ( Ходасевич В. [Рец.] «Современные записки». Кн. 36‐ая // Возрождение. 1928. 27 сент. № 1213. С. 4). Такое стилистическое решение «Федры» не было, однако, ни смешным, ни своеобразным: оно лишь ничем не выделялось на фоне стилистической практики Цветаевой после 1922 года, яркой чертой которой как раз и стало «неслыханное» смешение архаизированного и современного языков в речи любого из ее персонажей и в ее собственной непосредственной лирической речи.

О связи цикла «Дочь Иаира» со стихотворением «Эвридика – Орфею» см.: Hasty O. P. Marina Tsvetaeva’s Orphic Journeys in the Worlds of the Word. P. 38–45. Стихотворение «Терпеливо, как щебень бьют…» своей концовкой прямо отсылает к концовке «Мóлодца»: «И домой: / В неземной – / Да мой» (СП, 330).

Наиболее подробно о взаимоотношениях двух поэтов см.: Ciepiela C. The Same Solitude: Boris Pasternak and Marina Tsvetaeva.

Попытка подробно проследить весь пастернаковский субстрат в стихотворениях сборника Цветаевой «После России» сделана в книге Е. Айзенштейн. Невзирая на натяжки в интерпретациях и излишнюю описательность, эта книга содержит ряд важных и интересных наблюдений. См.: Айзенштейн Е. О. «Борису Пастернаку – навстречу!» Марина Цветаева: О книге Марины Цветаевой «После России» (1928). СПб.: Журнал «Нева», 2000.

На этот перенос уже обращали внимание исследователи. Мифотворческий смысл такого переноса (от Орфея-Блока к Орфею-Пастернаку) проанализирован в книге: Hasty O. P. Marina Tsvetaeva’s Orphic Journeys in the Worlds of the Word. P. 29–36, passim. В этой связи заслуживает пояснения стихотворение «Брожу – не дом же плотничать…», которое Цветаева включает в подборку стихов, обращенных к Пастернаку (МЦБП, 72–92), и в котором И. Кудрова совершенно справедливо обнаруживает лексические маркеры «обращенности» к Блоку ( Кудрова И. «Встретились бы – не умер…» (Цветаева и Блок) // Кудрова И. Просторы Марины Цветаевой. СПб.: Вита Нова, 2003. С. 375–392 ). В стихотворении действительно есть знаки его обращенности и к тому и к другому адресату – и в этом нет противоречия: Цветаева обращается в нем к своему истинному спутнику, противопоставленному неистинному, «минутному баловню», – и то, что этот истинный спутник одновременно Блок и Пастернак, лишь подтверждает преемственность второго по отношению к первому в ее мифе.

А. Динега указывает на структурные сходства создаваемого Цветаевой нового мифа с мифом об Эросе и Психее ( Dinega A. W. A Russian Psyche. P. 92–95, passim). В этом она следует за Е. Витинс, которая обнаруживает этот миф в цикле «Провода» ( Vitins I. The Structure of Marina Cvetaeva’s «Provoda»: From Eros to Psyche // Russian Language Journal. 1987. Vol. 41 (140). P. 143–156 ). Структурные сходства здесь действительно налицо, однако смысловых, содержательных несходств тоже немало. На наш взгляд, мифологизируя свои отношения с Пастернаком, Цветаева не возвращается назад, к уже творчески пройденному ею этапу манипуляций с мифом об Эросе и Психее, а развивает дальше свой текущий миф, в котором выжнейшим структуро– и смыслообразующим элементом является творческая ипостась обоих героев и их «равенство».

Впервые под названием «Река» оно было напечатано в берлинском альманахе «Струги» (1923), а через три года появилось без названия в составе цикла «Сивилла» на страницах журнала «Воля России» (1926, № 5). В сборнике «После России» оно не имеет названия и не входит в цикл.

В беловой тетради стихов Цветаевой над этим стихотворением крупными буквами написано: «30 ЛЕТ» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 4, л. 92 об).

Учение о цвете ( нем. ).

Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 201.

Стихотворный набросок «В сиром воздухе загробном…» (СС2, 160–161), датированный 28 октября 1922 года, является именно наброском, а не законченным стихотворением.

Ср. ремарку внутри рукописи: «Из стихов посылала только те, что непосредственно к Вам, в упор» (МЦБП, 90).

С одной стороны, имя «Орфей» Пастернак в цветаевском мифе наследует от Блока. С другой стороны, нельзя не отметить, что с Блоком связывался миф о гибели Орфея (миф о смерти поэта), тогда как с Пастернаком – миф о любящем Орфее. Для Цветаевой это безусловно важно: сохранение имени при перемене мифологического сюжета.

К этому «циклу» мы относим все стихотворения, включенные Цветаевой в упомянутую выше рукопись 1923 года (МЦБП, 72–92).

Ср. отождествление «взрыва» с «творчеством» в наброске неосуществленной статьи Цветаевой о Пастернаке 1924 года: «Есть два рода поэтов: парнасцы и – хочется сказать – везувцы (-ийцы? Нет, везувцы: рифма: безумцы). Везувий, десятилетия работая, сразу взрывается всем. (NB! Взрыв – из всех явлений природы – менее всего неожиданность.) Насколько такие взрывы нужны? В природе (а искусство не иное) к счастью вопросы не существуют, только ответы» (СТ, 308).

О стихах этого цикла как части «пастернаковского» субстрата в «После России» см.: Айзенштейн Е. «Борису Пастернаку – навстречу!»… С. 108–131. См. также анализ цикла: Vitins I. The Structure of Marina Cvetaeva’s «Provoda»…; Dinega A. W. A Russian Psyche. P. 113–128.

Анализу стихотворения посвящены статьи: Фарыно Е. Стихотворение Цветаевой «Прокрасться…» // Wiener Slawistischer Almanach. 1987. Bd. 20. S. 89–113; Гольштейн В. Стихотворение М. Цветаевой «Прокрасться…»: Парадокс поэтического молчания // Вестник Московского университета. Филология. 1995. Вып. 2. С. 134–146; Ревзина О. Г. Парадокс поэтического анализа // Там же. С. 147–151.

Можно далее разбирать цветаевскую игру с «горно-органной» образностью в разных стихотворениях и выстроить связку «оргáн как óрган горы», раскрывающую соотношение функций между участвующими в анаграммической связке словами.

Ассоциация Лермонтова с Орфеем почти наверняка опосредована Пастернаком: Лермонтову, как известно, был посвящен сборник «Сестра моя жизнь».

Здесь есть умысел ( фр. ).

Цветаевские эстетические воззрения связаны безусловно с романтико-символистской традицией. Существенна не мера их оригинальности, а факт фиксирования Цветаевой своих представлений именно в это время, указывающий на новое качество творческой рефлексии.