Анатолий Житнухин - Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

Хозяин принял его приветливо, но обмен любезностями продолжался недолго — в дом ворвались вооружённые люди, заявив, что они являются сотрудниками местного исламского комитета. Гурского скрутили и доставили… нет, не в участок, а сразу же (!) в протокольный отдел МИДа. После короткого допроса его отпустили.

Наутро в советское посольство из МИДа пришла бумага: Гурский был объявлен персоной нон грата. На состоявшемся «разборе полётов» сотрудники резидентуры пришли к выводу, что всё случившееся — дело рук местной контрразведки: очень уж мешал ей Гурский, который хорошо владел обстановкой, знал обычаи, людей, прекрасно говорил на фарси и английском, имел обширные связи и знакомства в различных кругах.

То, что это была хорошо продуманная операция иностранной разведки с целью расчистить дорогу для своего «крота», для его продвижения по служебной лестнице, выяснилось позднее — ведь для Кузичкина оперативная активность Гурского создавала большую угрозу. Приём этот известный и распространённый.

…В один из июньских дней 1982 года Кузичкин не вышел на работу. Когда приехали к нему на квартиру, выяснили, что исчезнувший вместе с автомашиной хозяин ещё несколько часов назад был дома. К вечеру стало известно, что Кузичкина видели в районе Базаргана, на границе с Турцией. Стало понятно: ушёл.

Шебаршин был в отпуске, отдыхал с женой Ниной Васильевной в подмосковном санатории, когда его спешно вызвали в Москву и сообщили эту неприятную новость. Первым же самолётом Леонид Владимирович вылетел в Тегеран — надо было спасать своих людей, над которыми нависла угроза оказаться в руках хомейнистов.

Кузичкин выдал почти всех, за исключением Игоря Сабирова. Может, вспомнилось ему, как холодными ночами они вместе колесили по неприветливым и опасным улицам Тегерана, может, питал он к нему какие-то симпатии — неизвестно. Чужая душа — потёмки, душа предателя — тем более. Через некоторое время Центр счёл возможным вернуть Сабирова в Иран, и он успешно продолжил там свою работу.

Раскрыл Кузичкин и все контакты резидентуры с работавшей в подполье и сотрудничавшей с КПСС партией Туде [16] Народная партия Ирана, преемница Иранской коммунистической партии. . Один из её нелегальных руководителей не сумел уйти по отработанному каналу за кордон, вернулся в Тегеран и ночью перемахнул через стену советского посольства. К посольству подъехали несколько автомашин с иранскими контрразведчиками, которые шли по следу, но наши дипломатические работники не дрогнули и не сдали его. Но не всем удалось спастись. Начались аресты руководителей Народной партии Ирана, сданных Кузичкиным. Обстановка накалялась, и Шебаршин получил приказ из Москвы возвращаться — дипломатическая неприкосновенность не давала никаких гарантий безопасности.

…Восстановили историю предательства Кузичкина. Выяснили, что ещё в студенческие годы, на практике, он познакомился с одной миловидной англичанкой и та очень быстро склонила его к предательству, связала с английской разведкой. Работал за деньги — продавал наши секреты, выдавал людей. А потом у него возникли подозрения, что его «вычислили». Бежал он с английским паспортом на имя Майкла Рода. Известно, что после побега он пристрастился к алкоголю — так большинство предателей глушат неотступный страх перед возмездием.

Шебаршин потом горько сожалел, что в некоторых ситуациях выгораживал Кузичкина перед послом В. М. Виноградовым.

«Посол был более мудрым, более опытным и, несомненно, более проницательным человеком, чем я, — признавался Леонид Владимирович. — Он распознал в будущем предателе нечто подловатое, точнее, чем я, оценил его грубость в отношении товарищей, угодливость в отношении начальников, то, что по-русски называется хамоватостью».

Известный российский дипломат Владимир Викторович Гудев, который в 1987–1993 годах был Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР (с 1991 года — России) в Иране, хорошо знал Шебаршина и был, естественно, осведомлён о драме, которая разыгралась в Тегеране. По этому поводу он высказал такое суждение:

«Шебаршин Леонид Владимирович — это фигура для разведки хрестоматийная: именно таким должен быть работающий за границей разведчик. Есть резиденты, к которым послы относятся, скажем так, настороженно, есть резиденты, которым перестают доверять в силу тех или иных причин, — и такое было, а есть резиденты, к которым относятся с огромным уважением и очень доверительно… Верят им, как и разведчики верят дипломатам, всё должно быть построено на взаимности.

Так вот, ни от одного из послов я не слышал, чтобы они хоть в чём-то, в малой малости, не доверяли Шебаршину. Шебаршин был не просто разведчиком, а разведчиком-дипломатом. Таких профессионалов у нас немного, их, если хотите, можно по пальцам пересчитать.

С другой стороны, именно такая блестящая черта характера, как способность доверять, верить, помешала, наверное, Леониду Владимировичу разглядеть предателя Кузичкина. Есть поэтическое выражение: „Лицом к лицу — лица не увидать“. Когда люди работают вместе, в одном пространстве, лицом к лицу, локоть к локтю, понять зачастую трудно, а иногда и просто невозможно, кто есть кто…

Вот и получается, что один гнилой помидор способен испортить весь ящик. Такой след оставил и Кузичкин на всей резидентуре, работавшей в Тегеране.

В том, что произошло, Шебаршин не виноват нисколько, но отвечать пришлось ему. У нас как ведь повелось: у всякой беды должен быть виновник. Конкретный человек. И я очень жалею, что за прокол в тегеранской резидентуре заставили отвечать практически одного Шебаршина».

…Стоял февраль. Над заливом Мурбад, забитым рыболовецкими лодками, нависли свинцовые тучи. Моросил холодный мелкий дождь. На улицах Энзели [17] Порт на севере Ирана, на берегу Каспийского моря. было пустынно — в такую погоду люди без нужды из дома не выходят. Теплоход «Гурьев», на котором Шебаршин покидал Иран, отдал швартовы и взял курс на Баку.

Настроение у Леонида Владимировича вполне соответствовало погоде, на душе скребли кошки. Вряд ли на этот раз в Центре он услышит привычные слова благодарности за профессионально выполненный долг. Успокаивал он себя тем, что сделал в сложившейся ситуации всё, что мог. Сохранил всех людей, надёжно законсервировал значительную часть источников информации.

Иранская страница биографии Шебаршина была перевёрнута. Закончился ещё один памятный период его жизни и работы. Осталось позади, как записал Шебаршин в своём дневнике, «тревожное, интересное и тяжёлое, порой невыносимо тяжёлое время».

Вопреки ожиданиям Шебаршина никаких серьёзных головомоек в Москве ему не устраивали. Однако он чувствовал, как изменилось отношение к нему.