Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

О художественной литературе она знала ровно столько, сколько значилось в школьной программе. Так что самым выдающимся произведением советской литературы оказывался роман Н. Островского «Как закалялась сталь». Но видимо, есть в самой человеческой натуре какой-то детектор, который улавливал ложь советской пропаганды. Прочтет она передовую в «Правде» и тихо скажет: «Враки все это».

Единственным местом встречи молодежи был районный клуб. Хотя все вечера начинались с «мероприятий» — политических лекций, но зато заканчивались танцами под аккордеон. Там-то она и встретилась с одним из местных «королей», забиякой и драчуном Володькой. Все девчата завидовали ей, уж больно хорош он был собой. Но до свадьбы так и не дошло: он выпивал, и крепко; а когда выпьет, то пускает в ход кулаки по каждой мелочи. Синяки на ее лице вызывали насмешки, и ее гордость оказалась сильнее любовного чувства: они перестали встречаться, а затем его призвали в армию. Все бы на этом хорошо и кончилось, если бы не обнаруженная беременность. Брюхатая девка на селе — позор.

Родила Раиса мальчика, заботы о котором сразу же взяла на себя ее мать. Все ожидали, что теперь начнет она гулять, по мужикам шляться. Но этого не произошло, воспитана была она в строгих правилах, так что домогаться ее вскоре перестали. Лишь один человек в районе не хотел этого понять, им был всемогущий районный прокурор Дмитрий Асадчий. Стал часто наведываться он к ней в ресторан. Как придет, сядет в специальном, для начальства, закутке и попросит официантку Наташу, чтобы «сама», то есть Раиса, ему подавала. Попробуй, откажись! Бегает Рая с подносами: специальную, для начальства припасенную, кружевную скатерть на стол накрывает, водку со льдом, селедку под шубой подает, лишь бы он доволен остался. И плата за все символическая, но все-таки плата, чтобы не сказали, что прокурор свое положение использует.

А уж как выпьет Асадчий, то и пошутить, побалагурить не прочь: то за бок ущипнет, то по заду похлопает. И должна она все это воспринимать как особое к ней расположение начальства и еще улыбаться в ответ. Но как оказалось, этого было мало: крепко положил на нее глаз районный прокурор, уж больно понравилась она ему.

В карьере Асадчего не было ничего особенного. На фронте служил он в войсках НКВД, в тех, что должны стрелять по своим при стихийном отступлении. Война закончилась для него благополучно: никаких ранений, и за каждый европейский город, где побывала его часть, выдавали ему боевую медаль. Чем уж он там начальству угодил, никто толком не знал; болтали, что после войны смертные приговоры в исполнение приводил, но только получил он повышение в чине и специальную характеристику, по которой был направлен без экзаменов в юридическое училище в Алма-Ату.

Вернулся он в Кокчетав в звании юридического советника третьего класса и был направлен на «трудный участок» — прокурором Арык-Балыкского района, где половина населения состоит из ссыльных. Прокурор в районе может никого не бояться: он государственная власть и подчинен лишь областной прокуратуре и обкому партии. Даже районный секретарь партии его побаивается, так как к прокурору стекаются все сведения о проступках местного начальства.

В Сибири вы редко услышите слова «жестокий человек», а чаще скажут о таком «крутой он». Это значит, что жалости, а порой и справедливости, от него не жди. И если уж он невзлюбит кого, то лучше тому бежать из района, чем ждать, пока на него в Уголовном кодексе статья отыщется.

По своему служебному положению причислялся Асадчий к местной интеллигенции, как и врач, директор школы, агроном, редактор газеты и инженер ИТС. И он этот имидж старался поддерживать. Если побывает в центре, в Кокчетаве, то непременно вернется оттуда со стопкой книг в красивых переплетах, да и на полки в своем кабинете выставит, рядом с собраниями Ленина и Маркса. Так что, если кто из местных руководителей к нему заглянет, пусть видит, что он человек читающий и обо всем свое суждение имеет. Конечно, читать все эти книги ему никогда и в голову не приходило, но цитаты вылавливать из них он умел.

Его особое положение, этакая независимость позволяли ему одеваться по-особому, а не как все партийцы, в гимнастерки или сталинские френчи. Из книжных иллюстраций он составил себе представление, как одевалось благородное сословие в прежние времена, к которому в душе причислял он и себя. Частенько из поездок в столицу, город Алма-Ату, возвращался он в какой-нибудь тужурке с меховыми отворотами или в черном длинном пальто с капюшоном. В общем, хотел он быть не таким, как все, для чего и бакенбарды отпустил, трубку завел, табак к ней в лакированной старинной шкатулочке хранил. Достанет ее на каком-нибудь совещании в райкоме и во время разговора медленно начнет набивать табак в трубку.

— Что это у вас за табак такой пахучий?

— Да это же «Герцогине Флора». Кстати, Иосиф Виссарионович этот сорт особенно уважает.

Но вот беда, как только выпьет Асадчий, так этот лоск слетает — и превращается он опять в сержанта НКВД: блатной мат в ход пускает, а потом и кулаки.

Приглашали его на свадьбы, как в былые времена отставных генералов. А уж он умел мудреные речи произносить так, что все приходили в восхищение, хотя мало кому были понятны они. Посидит он еще с полчаса, для уважения, и затем на свадебных санях отвезут его домой. Не дай Бог, если останется сидеть дальше, да еще и выпьет: обязательно начнет куролесить. Все знали, что взыграет в нем зависть к жениху, и потянется он поздравлять невесту, взасос ее целовать и при всех за задницу мять. Чтобы такого не случилось, подсаживали к нему разбитную девку для отвлечения.

Или один плясать захочет. «А ну, брысь!» — распугает всех по сторонам. Встанет в центре и крикнет баянисту: «Давай яблочко!». А танцевать не умеет: раскинет руки, топнет лихо ногой, закинет голову и замрет. А уж если почувствует, что в глупом положении оказался, закричит на баяниста: «Играй, как следует!». А однажды так и баян вырвал из рук, растянул меха пару раз, да бросил с размаху на пол.

Жил он один в большом казенном доме, почти в центре села. Говорят, что фронтовая жена его не поехала с ним в Кокчетав, а осталась в Алма-Ате, так он ей до сих пор развода не дает. Все хозяйство в доме ведет пожилая женщина, бывшая уборщица райкома партии. Редко кому удавалось побывать в его хоромах, но говорили, что все комнаты немецкой трофейной мебелью обставлены, и по стенам тарелки из серебра и кабаньи головы развешаны. Как ему в чине сержанта удалось все это вывезти из Германии, через головы завистливого начальства, никто не знал. Там, в Германии, получил он большой вкус к лесной охоте. Его специальная часть располагалась в одном охотничьем замке, среди заповедного леса в Тюрингии, где разводилась особая порода диких оленей. Этих-то оленей и начали они отстреливать, благо в замке большая коллекция старинных ружей оказалась. Утром офицеры на охоту в парк идут, а вечером сержантский состав. Всем хватало.