Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

И тут он покаялся. Он женился в седьмой раз. Это была теперь вдова полковника — героя войны — Варвара Есперовна. Познакомился он с ней случайно в очереди за сосисками и сразу же обольстил. Жила она в огромном комфортабельном доме для комсостава армии, в большой квартире в центре Москвы. Ей шел уже седьмой десяток, ему восьмой — они поженились. Быстро сориентировавшись в обстановке, он заявил ей, что тоже был полковником, участником Гражданской, а потом и Отечественной войны, служил все время в штабе дивизии, дошел до Эльбы, но там черт попутал его. Завел он флирт с машинисткой из штаба союзников, был арестован, но по недостатку фактов выпущен на свободу, хотя разжалован в лейтенанты. «Потому и пенсия такая маленькая», — объяснял он. Варвара Есперовна, наверное, очень хотела ему поверить, и ей это удалось.

В шкафах квартиры так и продолжали висеть мундиры героя-полковника с еще неспоротыми орденскими колодками. По счастливому совпадению все эти мундиры по размеру точно подходили и Алексису. Варвара Есперовна была счастлива, видя Топорнина в мундирах мужа, в ее жизни как бы ничего не переменилось. Алексис же придумал для этих нарядов и другое предназначение.

Посмотрев на себя в зеркало, он воскликнул: «Фронтовик — так фронтовик!».

Утром он стал обряжаться в мундир, направляясь в московские универмаги и гастрономы, где постоянно были огромные очереди за появившимися дефицитными продуктами: бананами, копченой колбасой, сосисками, курами. Он подходил к огромной очереди у дверей магазина со словами: «Давайте-ка установим порядочек, граждане!». И устанавливал, да так, что проход для него вовнутрь магазина оказывался свободным. Тогда он протискивался с такими же словами к прилавку, улыбаясь стоящим: «Всем достанется!», и просил продавца отвесить и ему пару килограммов. Весь его вид гипнотизировал толпу, стыдно было и подумать спросить его об удостоверении офицера в отставке, участника Отечественной войны, да еще многократно раненного. А вдруг покажет — позор! Толпа почтительно расступалась. А если и бывали случаи, что какой-нибудь нахал кричал: «Покажи удостоверение!», то в ответ летело: «Вот ты меня под Брестом бы спросил его!». И сомневающийся стихал.

Алексис так вошел в эту роль, что даже прогуливался вечером с Варварой Есперовной по улице Горького в мундире полковника, без погон, но при орденах, так что встречные военные порой отдавали ему честь.

Прошло еще несколько лет. Я неожиданно получил письмо от Варвары Есперовны: Алексей Николаевич Топорнин умер. Он уже давно стал готовить ее к своей скорой смерти, заранее утешая. Но в этот день под утро он тихо встал с кровати, не тревожа ее, вышел из комнаты. Через час он не вернулся, и она пошла искать его — он лежал мертвым на полу в туалете.

Я сразу же приехал к ней, мы долго рассматривали его фотографии, читали письма. Наконец, я спросил о его архиве и набрался нахальства подойти к тем самым стеллажам, перевезенным из старой квартиры, и открыть дверцы одну за другой. Там продолжали стоять аккуратно подобранные цветные папки. А вот, наконец, и заветные — голубые. Я открываю их одну за другой, но из них вместо философских трудов вылетают вырезки из газет и журналов и много чистых листов бумаги. Я перехожу к другим папкам — там письма, фото и опять вырезки.

— Где же «Голубая Лилия» и «Философия Небытия»?! — почти кричу я.

Варвара Есперовна на минуту задумывается.

— Ах, да! Он мне сказал, что ему было приказано свыше уничтожить все его рукописи. Он их сжег в камине. — И потом, подумав, прибавила: — И еще он мне сказал, что теперь все его идеи переселены им в сознание других людей и будут там в них сами самостоятельно развиваться!

Я не удержался от улыбки: «Ах, Алексис, как это на тебя похоже — ты даже и после смерти остался верен себе!».

Потрясло меня и то, что он скончался в 1974 году, как и предсказывал нам уже давно. Совпадение? Возможно.

Будучи приверженцем учения о переселении душ, он как-то сказал нам, что следующая его ипостась, в которую он переселится после смерти, станет птицей буревестником. Буревестник — редкая птица. И теперь, когда я вижу буревестников, реющих над морем, я задумываюсь: а который из них Алексис?

Алексис, где ты?!

Ах, как же ты прекрасна, казахстанская степь, когда летним вечером, после знойного дня стихает ветер и огромный темно-багровый диск солнца трепещет в потоках воздуха, медленно уходя за горизонт. С долин начинает тянуть прохладой, и степь уже дышит горьковатым ароматом полыни. Гурты овец укладываются перед кошарами, и усталые после знойного дня чабаны разводят огонь в таганках, от которых вверх, в уже потемневшее небо, струится сизый кизячный дым. В наступившей тишине становится слышно, как лошади пощипывают траву и хлещут себя хвостами, отбиваясь от появившегося гнуса. Собаки заливаются бессмысленным лаем, как бы показывая, что и они уже заслужили свою еду.

Люди рассаживаются кружком у огня, вытаскивают из золы лепешки и кладут на круглый медный поднос. Крепкий чай уже готов, и его разливают в пиалы. Все говорят тихо, уважая это вечернее затишье. Спокойные, морщинистые от солнца лица чабанов обращены к огню: они как бы вслушиваются в степь и ведут тихую беседу.

Природа и люди — все здесь сливается в единый кочевой мир. Он существует сотни лет, неизменный и независимый. Но именно сюда, в эти необъятные степи, советская власть сослала целые неугодные ей народы: немцев, чеченцев, ингушей, карачаевцев, крымских татар, греков и даже корейцев.

Снова клетка столыпинского вагона, и снова куда-то везут и ничего не говорят, куда. И только на следующий день поздно вечером заклокотал ключ в замке, и хмурый сержант в коридоре лениво скомандовал: «Выходи!».

Ба! Да ведь это же здание железнодорожной станции Кокчетав! Восемь лет назад, после суда, с этого перрона я был отправлен в Карагандинский лагерь. Круг замкнулся.

Но почему я снова здесь, а не на свободе: мой срок уже два месяца как окончился.

Примерно через час меня и еще пятерых выгрузили из милицейского «воронка» и заперли в камере областного КПЗ.

Лишь только утром стало все ясно.

Маленькая комната залита ярким весенним солнцем. Спиной к этому солнцу и лицом ко мне сидит за столом толстая рябая женщина в военной форме и держит в руках какую-то бумагу.

Я все-таки неисправимый оптимист! Мелькает мысль: меня привезли в город, где судили, чтобы выдать паспорт и освободить.

Наконец, эта бумага оказывается передо мной, и я должен ее прочитать и подписать. В верхней части листа бросился в глаза большой советский герб, и далее пошли стандартные слова: «На основании Указа Верховного Совета от…». Ах, нет терпения все это читать. Отыскиваю свою фамилию и на следующей строчке читаю: