Владимир Зёрнов - Записки русского интеллигента

Другое свидание было устроено совершенно официально. Владимир Васильевич Голубев подал заявление администрации, что ему как заместителю ректора необходимо переговорить с заключённым ректором. Разрешение было получено, и мы с ним долго и почти свободно беседовали в отдельной комнате. Правда, присутствовал «страж», но он нам не мешал и держался в стороне.

От Владимира Васильевича я узнал интересные вещи. По поводу массовых арестов в Саратове из Москвы была прислана комиссия во главе со Смидовичем – выяснить причину этих арестов, в частности, причину ареста моего, Бенешевича и других. Комиссия будто бы потребовала, чтобы арестованным были предъявлены обвинения или, если таковых предъявить нельзя, арестованные должны быть освобождены. Саратовские власти, которые этот массовый арест осуществили, отвечали, что они обвинений, достаточно обоснованных для возбуждения судебного дела, предъявить не могут, но и освобождать массу людей также не решаются, это-де произведёт «сенсацию». Заведующий губ. ЧК (кажется, Петров) был вызван в Москву, но по дороге он заразился сыпным тифом и вскоре умер {570}.

Точной хронологии, в какой происходили эти события, я не помню, да, может, целиком её я и не знал. Говорили, что московская комиссия будто бы всё же распорядилась часть арестованных освободить, в число их попали Бенешевич и ряд других, а относительно меня и тех, кто оставался в нашей компании (Какушкин, Быстренин, Образцов, Славин…), распорядилась переслать эту группу в Москву {571}.

Оказалось, поводом к арестам явилась нервозность ЧК, вызванная действиями какого-то полковника Антонова {572}, который с небольшим отрядом буйствовал в Саратовской области: грабил поезда, жёг станции [51].

Должно быть, в конце четвёртой недели Великого поста, в чудный тёплый весенний день нас под конвоем повели из узилища к вокзалу. Мы проходили мимо университета, и студенты встречались на нашем пути, они, конечно, сейчас же сообщили в университете, что нас, по-видимому, отправляют в Москву.

Хочу отметить, что отношение и товарищей, и студентов к нам, арестованным, было исключительно хорошее. Никто от нас не отрекался, как это вошло впоследствии в моду (и приводило иногда к «курьёзам» – отрекутся от арестованного товарища, а его возьмут, да и освободят, да ещё награду дадут), и все товарищи всячески старались нам помочь и выразить сочувствие нашим семьям.

Когда нас привели на вокзал, то выяснилось – поезд, на котором мы должны были отправляться, только что ушёл. И нас оставили на вокзале до следующего поезда, который должен был отходить только ночью. На вокзале стали собираться товарищи, семейные, студенты. Приехала Катёнушка, пришли все сотрудники по Физическому институту. Принесли продовольствия, денег. Нам разрешили даже разговаривать, но пока было много народу, то разговаривать разрешили только через стол. Мы стояли с одной стороны, а наши посетители – с другой. Потом, когда народ поразошёлся, так как мы на вокзале пробыли целый день, нас поместили в какой-то комнате, и туда пришли мои сотрудники. Катёнушка, простившись со мной, возвратилась домой там ждали её наши ребятки. Проводы получились такие длинные, что я уговорил провожавших идти домой, а мы забрались в товарный вагон, который уже стоял в составе поезда на путях перед вокзалом. Конечно, весь поезд был из товарных вагонов. Классные вагоны вообще в это время почти не ходили.

Нас, арестованных, было, помнится, семнадцать человек. В качестве конвоя с нами были отправлены пять мальчиков в военных шинелях. Старшему из них на вид было лет шестнадцать. В дороге конвоиры предоставляли нам полную свободу, а сами валялись, пели песни и вообще никакого беспокойства нам не чинили.

Всю ночь поезд простоял на путях против вокзала и тронулся только рано утром. Раздвижные двери вагона были постоянно открыты. Ехали мы очень медленно, подолгу простаивали. При таких остановках мы обычно раскладывали на обочине костёр и варили кашу. Но вот на какой-то станции мы с А. А. Образцовым отправились в помещение вокзала, там на стол буфета ставили большой самовар. Мы сбегали за чайниками, но самовар ещё не закипел, буфетчица говорит нам: «Да вы подождите, поезд не скоро пойдёт». Мы остались дожидаться, болтали с буфетчицей. Когда самовар закипел, набрали воды и вышли на перрон, а нашего поезда нет, видим только, как его хвост уходит уже за семафор, а от поезда бежит к нам один из конвоиров с сумкой с документами через плечо.

Получилось довольно чудное положение: в поезде едут пятнадцать арестованных и четыре конвоира без всяких документов, а мы, двое арестантов и один конвоир со всеми документами, сидим на вокзале. Пришлось обратиться к начальнику станции: рассказали ему, кто мы такие и что с нами случилось. Начальник станции был очень приветлив: он успокоил нас и сказал, что часа через два проследует «литерный» поезд и что мы на нём к вечеру догоним наш – «маршрутный», дал нам записку к главному кондуктору, так как вообще билетов не продавали, и мы стали ожидать этот «литерный».

Он также состоял из товарных вагонов, шёл по расписанию. Мы действительно ещё засветло на большой станции увидали на «запасе» наш поезд. Наши конвоиры встретили нас криком «ура».

До Москвы мы добирались целую неделю. Погода всё время была чудесная, и после месячного сидения в камере такая прогулка для нас была просто очень приятной, хотя мы и находились под наблюдением наших молодых конвоиров.

В Кашире в эти времена около вокзала жил с женой и совсем маленьким сыном Катёнушкин младший брат Лёня, он работал машинистом на Рязано-Уральской железной дороге. У Лёни был собственный небольшой домик, хороший огород и садик. Я с одним из конвоиров отправился к Лёне в гости, так как поезд опять долго стоял на «запасе». Лёня угощал меня и на дорогу дал продуктов. В Кашире же нас обогнал поезд, в котором ехал Женя Гюнсбург, – мои товарищи по Саратовскому университету послали его в Москву для подталкивания ходатайства о нашем освобождении и организации передач {573}. Я виделся с Женей на саратовском вокзале перед нашим отъездом, где он и рассказал мне о плане предстоящих действий.

Поместиться он должен был у Вари Разумовской [52]. И передачи организовывала главным образом Варечка. Сестра моя Наталья Дмитриевна как-то панически восприняла события и старалась держаться подальше от хлопот, да и связей у Макаровых особенных не было. Женя должен был познакомиться с П. П. Лазаревым, который хотя ещё и не был академиком {574}, но в Наркомздраве имел большой вес, был в хороших отношениях с Семашко и другими заправилами Наркомздрава.

Прибыли мы на Саратовский вокзал в Москве ровно через неделю после нашего выезда из Саратова рано утром. Пешком с вещами в руках отправились на Лубянскую площадь (потом – площадь Дзержинского), где помещалась ВЧК. Конечно, идти по родной Москве посреди улицы под конвоем было обидно. Особенно трудно было идти И. Я. Славину, он уже был очень стар и очень плохо видел. С нами прибыла и одна старуха (кажется, Бок), которая была арестована просто за дворянское происхождение, да при обыске у неё нашли портреты членов императорской фамилии.